Заговор Горбачева и Ельцина. Кто стоял за хозяевами Кремля? - Александр Костин

Л. К. Скажем так — не я, а Украина. Украина выступила инициатором и до конца отстаивала свою точку зрения. И не только отстаивала. Поскольку нашу идею не понимали и не воспринимали в Москве, нам ничего не оставалось, как создать свой вариант договора у себя, в Киеве. Что мы шли правильной дорогой, лично у меня сомнений не возникало. Уверенность эта, кстати, придавала необходимые энергию, силу.

С. К. Кто же предложил собраться в Беловежской Пуще?

Л. К. Предложил я. Предложил сначала Шушкевичу, а затем через него — Ельцину. Все дали согласие. Ельцин поступил предусмотрительно: он соединил подписание двустороннего соглашения между Россией и Белоруссией с нашей встречей.

Мое появление там было мотивированным. Борис Николаевич имел поручение от Горбачева — поговорить со мной о подписании Союзного договора. Я вообще-то предлагал собраться раньше, но Ельцин не мог вырваться из Москвы — не находилось повода. Когда повод появился, Борис Николаевич сразу прилетел в Минск. Я же постоянно пребывал в состоянии полной боевой готовности. Припоминаю, звонит Шушкевич и говорит: «Борис Николаевич уже в Минске. Ждем вас, как и договаривались». Я сразу и вылетел. В аэропорту меня атаковали журналисты — с какой целью прибыл в Белоруссию? Я был не так уж далек от истины, когда отвечал им, что прилетел посоветоваться — как быть с Союзным договором.

В первый день обсудить самое главное так и не удалось — встреча в Минске, перелет в Беловежскую Пущу, а прибыли туда уже под вечер, ужин, белорусы, как и украинцы, парод гостеприимный…

С. К. Вы прилетели в Пущу вечером, а утром должна была быть встреча с Ельциным и Шушкевичем уже за столом переговоров. Как вам спалось в ту ночь на новом месте? Неспокойно?

Л. К. Тогда все спали очень мало. Ужинали весьма поздно. Потом, перед сном, решили подышать свежим воздухом. Часа два, наверное, ходили своей, «украинской компанией». Понятно, говорили о будущей встрече. Когда пришел к себе в комнату, уже был второй час ночи. Спать не хотелось. Включил торшер и вынул из кармана пиджака свои записи, сделанные еще в Киеве. Снова перечитал их. У меня, должен сказать, память неплохая — в молодости я запоминал текст целыми страницами. Но дело не в этом — читал, задумываясь над каждым словом, чтобы лишний раз убедиться в том, что прав. Потом взял карандаш и подчеркнул ключевые положения. Еще раз пробежал глазами текст и снова спрятал записи. Лег, но уснуть не могу — мысли не дают покоя. Еще дважды вставал, вынимал записи и перечитывал текст. Нет, я не сомневался в правоте своей идеи и в том, выступать с нею или подождать. Я еще в Киеве для себя решил ждать лишь подходящего случая. И вот он представился. Нельзя было не воспользоваться им…[515]

…Наконец мы сели за стол переговоров. Ельцин, Гайдар и Бурбулис представляли на встрече Россию, я и Фокин — Украину, Шушкевич и Кебич — Белоруссию. Первым слово взял Борис Николаевич. Сразу сообщил, что имеет поручение Горбачева: договориться с Украиной о подписании нового Союзного договора.

С. К. Ельцин так серьезно воспринимал поручение Горбачева?

Л. К. Да, весьма серьезно. Я это сразу почувствовал, когда он начал тезисно излагать позицию Москвы. «Федерация или конфедерация. Здесь мы договоримся… Чего хочет Украина? Давайте рассмотрим… В чем может поступиться Украина…» Ну и все такое прочее. Все четко, конкретно — сразу видно, что подготовка проведена фундаментальная.

Ельцин спросил, согласны ли мы приступить к обсуждению, устраивает ли такая постановка вопроса. Я прямо сказал: «Нет, Борис Николаевич, не устраивает. На Украине ситуация уже изменилась. Состоялся референдум — пожалуйста, ознакомьтесь с результатами».

Ну и проинформировал всех присутствующих более детально — они тогда подробностей еще не знали. Зачитал полностью акт о независимости, познакомил с тем, как голосовали в регионах, за что голосовали, итоги в процентах назвал и так далее.

Ельцин заинтересовался — даже отчеты взял посмотреть. «Та-ак, — говорит, — это просто непостижимо!» Белорусы тоже были удивлены. А Борис Николаевич никак не успокоится: «Что, и Донбасс проголосовал «за»?» «Да, — отвечаю. — Нет ни одного региона, где было бы менее половины голосов. Ситуация, как видите, изменилась существенно. Нужно искать другое решение».

А у самого в кармане вариант решения лежит. От руки написанный. Я его даже перепечатать не отдавал.

С. К. Боялись?

Л. К. Боялся. Наши служебные кабинеты имеют какую-то необыкновенную особенность: не успеешь какой-нибудь документ передать в машбюро, а уже все в курсе дела. Черт его знает, как это распространяется с такой быстротой! А здесь такой политический вопрос — не рискнул.

Начали обмениваться мнениями. Вопрос у всех один: как же теперь быть с Союзом?

Смотрю, Ельцин на меня поглядывает выжидательно. Я и решил — час пробил. И прочитал свои киевские заготовки. Очень было важно, как к ним отнесутся, поймут ли, что новое образование независимых государств должно разительно отличаться от схемы старого Союза, по своей сути должно быть ближе, наверное, к европейскому содружеству. (Кстати, аббревиатура СНГ к тому времени еще не родилась.) Волновался я, разумеется, как никогда в жизни. Но главное, думаю, мне удалось убедить всех присутствующих в том, что альтернативы у нас нет.

Я закончил. Тишина. Поднимается Бурбулис и, доставая из кармана какие-то листки, говорит Ельцину: «Борис Николаевич, тут у нас тоже кое-что есть — мы вам докладывали… Можно?» Выслушал и Бурбулиса. Снова тишина. Тогда Шушкевич с Кебичем говорят нам, мол, это, очевидно, правильное направление в поиске решения — давайте обсуждать.

С. К. Вы вынесли на обсуждение свои конкретные предложения, но предложения имела и российская сторона. Насколько близкими оказались ваши позиции? Концептуально документы совпадали или нет?

Л. К. В ходе обсуждения я понял, что российская делегация готова к восприятию наших идей. Позиции оказались близкими, хотя и не совпадали по всем параметрам. Но концептуально документы совпадали. Были нюансы, но без существенных противоречий.

С. К. Это было случайностью?

Л. К. Безусловно, это была случайность. Если иметь в виду некоторые текстовые совпадения. Если же говорить о концепции — тут дело сложнее. Есть элемент случайности, но есть и элемент закономерности. Судите сами: мы знали, что Союз обречен, а эти без конца и края обсуждения латаного-перелатаного проекта Союзного договора сами подтолкнули нас к поиску абсолютно иного решения. И неудивительно, что оно созрело в одночасье. А детали? Что ж до деталей, то всегда можно договориться — было бы желание и взаимопонимание. В Беловежской Пуще мне показалось, что наиболее подготовленным с точки зрения решительных перемен был Бурбулис. Он все понимал с полуслова. Ко всему, в команде Ельцина он был идеологом…