Так произошло - Russain Reversal

Так происходило — и так будет происходить всегда.

Салем была не в спешке. Ей было все равно, уничтожит ли собранная ей орда Вакуо или нет. Через неделю или через миллениум — город перестанет существовать в любом случае. Если бы ей было нужно только уничтожение Вакуо — она могла бы просто ждать, наблюдая, как расцветает и увядает еще одна цивилизация.

Нет, то, что нужно было ей от ее нападения было не гибелью Вакуо.

Ей была нужна лишь информация.

Люди умирали, реки пересыхали, континенты продолжали свое неспешное движение — даже звезды гасли. Лишь двое всегда оставались неизменными — Салем и Озпин. Два последних осколка навсегда утерянной эпохи. Два неизменных столпа магии этого мира.

И каково же было ее потрясение лицезреть того, кто смог стать третьим.

Салем не знала принципа, по которому она оставалась бессмертной. Когда-то она искала способ избавиться от своего проклятия.

Хах, если бы только Озпин знал, что все его ужасающие эксперименты относительно ее бессмертия были проведены ей самостоятельно — и уже очень давно.

Салем просто не могла умереть — как бы она не старалась. На это были неспособны ни природные угрозы, ни рукотворные ужасы. Это было божественным проклятием для нее — не более, чем легкомысленной отмашкой богов на ее действия. Как не старалась она, как не изучала это — сегодня она не была ближе к пониманию своего бессмертия чем в тот день, когда она оказалась им проклята. Салем была бессильна.

Ничто не идет против божественного закона. Это было правдой этого мира.

Кроме самой божественной силы.

Салем была той, кто наблюдал за столкновением богов — Салем видела, как те сражались между собой… И были равны.

Единственным, что могло противостоять божественной силе — была иная божественная сила.

Созидание, разрушение, разум, решительность…

И магия.

Хотя в легенде, излюбленной Озпином, четыре реликвии были дарованы человечеству по четырем дарованным им качествам — Озпин всегда обходил стороной пятую, столь иррелевантную в данных условиях черту. Магию.

Магия была дарована богами по их желанию — и была по их желанию отобрана. Но — не до конца.

Салем. Озпин. Джонатан Гудман.

Салем не могла уничтожить свое проклятие магией. Не мог сделать этого и Озпин.

Мог ли это сделать Джонатан Гудман?

Стремлением Озпина всегда было «победить», но стремление Салем не было таковым же. Стремлением Салем было «умереть».

Просто так получалось, что по разумению Салем, два их стремления ставили их друг против друга, раз за разом.

Мог ли Джонатан Гудман исполнить мечту Салем в таком случае?

И если на то была возможность… Салем была готова идти по головам.

Ей было не обойти Озпина в его интригах… Но даже у самого могущественного человека Ремнанта было лишь конечное число глаз.

Глаза, что было так тяжело держать открытыми, если бросить в них горсть песка из пустынь Вакуо.

* * *

Аифал не был всемогущим.

Вопреки мыслям самым могущественных и величайших, самых осведомленных и самых параноидальных — Аифал не был всемогущим. Даже он не мог контролировать весь мир, даже он не мог гарантировать абсолютную эффективность всех своих действий. Идеал, к сожалению, был недостижим.

Аифал не мог удержать Жака Шни на плаву. Ох, он пытался — он действительно попытался, подозревая изначально, что он сражается на далеком поле исключительно с Генералом — и ему удалось ненадолго остудить его пыл… Прежде чем обнаружить себя неожиданно на стороне проигрывающего.

Аифал пытался — но там, где Джеймс Айронвуд был не более, чем ребенком на его фоне — маячившая тень за его спиной наводила страх даже на Аифала.

Озпин. Имя, что было более сакрально, чем имя самого Аифала.

Об Аифале знали, может быть… Сто? Двести? Даже пять сотен самых могущественных, самых удачливых — или же самых неудачливых — людей на свете. Шептались о его способностях, пытались избежать его — а иногда и использовать его самого. Аифалу нравились последние — он позволял им использовать его возможности, только для того, чтобы они разнесли весть о его «слабости», о его «слепом пятне», приманивая новых и новых мух за собой в его паутину.

Об Озпине знал только он.

Это могло показаться неправдой — об Озпине знали его союзники, его противники — но никто не знал, каким Озпин был на самом деле. Это было подобно тому, как глядя на неизвестные уравнения обычные люди могут лишь пожать плечами, сдаваясь перед его сложностью — и лишь ученый может закричать в ужасе, увидев среди букв и чисел единственную пометку, что объясняла бы ему абсолютно все, что он не понимал в прошлом.

Салем не было равной в ее опыте, но она не была политиком. Даже спустя тысячелетия она так и не смогла понять, насколько на самом деле был опасен Озпин.

Когда Аифал впервые понял, что руками Джеймса Айронвуда верховодит Озпин — он осознал тщетность своих попыток удержать того на плаву. Да, он мог сопротивляться, мог сражаться, но не мог победить. И будь в его руках ы тысячу раз больше средств и знакомств, в тысячу раз больше времени — он мог лишь отсрочить падение Жака Шни.

Озпин потерял в возможностях — но вовсе не растерял своих умений. Аифал же достиг своего абсолютного пика — в то время как Озпин лишь наращивал свою мощь.

Когда шесть лет назад он вновь заключил сделку с Салем — Озпин казался ему опасностью лишь на горизонте. Неясным, маячившим силуэтом, пугающим рационально — осознанием своей опасности — как может пугать приставленный к твоему горлу клинок. Но он не вызывал животного ужаса у Аифала, как вызывают иррациональные страхи у людей, обращаясь куда-то глубже, нежели понимание. Аифал глядел на него как на покрытого ржавчиной колосса — величественную фигуру, забытый символ ушедшей эпохи.

Как впился страх в человека, что впервые увидел движение горы, просыпающейся от векового сна.

И более всего забавно было то, что «вековым сном» это было лишь для Аифала. Он проживал лишь седьмой десяток лет — рассказы об Озпине, что был полторы или две сотни лет назад для него были «историями прошлого». Для Озпина и Салем это же было не более, чем мгновение остановки для передышки.

Шесть лет назад Озпин был для Аифала реликвией прошлого не меньшей, чем старинные обелиски или полуистлевшие записи под стеклом музейных выставок. И вот сейчас его тень нависла над Ремнантом вновь.

Аифал мог направить все свои силы