Большое собрание сочинений в одной книге - Виктор Голявкин

Дверь зала раскрыта.

– Пусть ветер гуляет, – слышу я голос И-И.

Ребята меня не знали, а И-И не сразу заметил. Я стоял возле них, прикрыв нос ладонью. Тронул И-И за рукав, улыбнулся ему распухшим ртом, раздутыми щеками, закрытым правым глазом, убрал ладонь с носа.

Видели бы вы его сияющее лицо!

– Я был уверен! – заорал он, радуясь как ребенок. – Я был уверен! Он придет! Он пришел! Он будет продолжать! Неужели, думаю, не придет? Пришел, ребята! Дорогой!

Обнял меня при всех, при разрядниках, замечательный человек! В этот момент я любил его больше чем кого бы то ни было.

– Что за птица? – спросил один из ребят.

– Он отличный парень! – сказал И-И. – Он славный малый, вот и все!

– Крепко ему где-то досталось, – сказал тот же парень.

– Ах, бросьте вы, – сказал И-И, обнимая меня, – ничего с ним не случилось, ничего не было, разве не так?

– Ничего не было, – поддакнул я.

Возле нас собирался народ, зеваки, завсегдатаи.

Прошли в зал.

И-И предложил мне сесть на скамейку, посмотреть, как разрядники тренируются, если у меня со временем в порядке. Я ответил, что со временем в порядке, сел на скамейку, все время прикрывал нос ладонью. Тренировка разрядников во многом отличалась от нашей. Они бились крепко в спарринге и на снарядах занимались до одурения. Как резко они отличались от нас своим умением! Один из ребят, щупленький, но мускулистый, подошел ко мне, сел рядом.

– Где это тебя так? – спрашивает.

– Известно где.

– Крепенько.

– Ладно, сам знаю, что крепенько, лучше тебя.

– Да ты не обижайся, меня знаешь как лупят, а я ничего. Продолжаю. Бокс – дело такое, если начал, никогда не бросишь, засасывает. Подумаешь бросать, а как вспомнишь прошедшее – не можешь. Не горюй. У тебя первый бой?

– Первый.

– А у меня шестнадцать.

Я посмотрел на него с уважением.

– Много выиграл? – спросил я.

– Ни одного.

Я думал, он шутит.

– Как же так?

– Удары я слабо переношу, поэтому и происходит. Частые нокдауны и все такое. Заденут вроде бы несильно, а я готов. Но бросать не собираюсь. Хотя бы один бой выиграю, тогда, может быть, брошу. И то не уверен, вдруг, наоборот, потянет – рубикон перешагну. Так что ты не переживай, держись, парень!

Он мне понравился своей искренностью, откровенностью, упорством. Шестнадцать боев проиграть подряд и в то же время не отчаиваться! Есть в этом и бесспорная бесперспективность, все равно он ни черта не добьется, раз такой слабак, но мужественный паренек, ничего не скажешь.

– А как твоя фамилия? – спросил я сам не знаю зачем.

– Дубровский, – сказал он, явно польщенный.

– Покажи Мамедову свой нырок, Дубровский! – позвал его И-И.

Мой утешитель сорвался с места показывать нырок Мамедову. Как видно, он был техничный паренек, умел он многое и знал, но проигрывал из-за физических данных – совершенно не выносил ударов. Симпатичный Дубровский. Чем-то он меня окончательно успокоил, даже устыдил, с его необычным послужным списком.

Досидели до конца тренировки. Вышли с И-И последними.

– Почему я так ужасно проиграл? – спросил я. – Ведь я шел вперед, атака – лучшая защита, не ваши слова?

– Вперед – это еще не все. Надо и вглубь одновременно.

– Как то есть вглубь?

– Соображать.

– Неужели я совсем не соображал?

– Ты прешь как бык. Бык кидается на красное, но ты же не бык! Великие боксеры боксируют, словно поют. Легкость – вот что важно! Ноги уже! Уже ноги, братец! А голову ниже! Карпантье скользил по рингу, он был легок, как бабочка, быстр, как ягуар, а удар его, резкий, как молния, поражал, точно смерть. Но он не был быком. Никто из великих боксеров не был быком. Быка можно свалить очень быстро, с его бычьими мозгами…

Мне вдруг показалось, он начнет меня оскорблять сейчас, не хотелось мне этого.

– А Дубровский здорово соображает? – спросил я.

– Дубровский – трагик. Между прочим, он неплохо соображает, даже помогает ребятам советами. Он способен уходить от ударов, но малейший удар его сваливает. Удары он не держит, боксера из него, конечно, не выйдет.

– Зачем же ему тогда боксом заниматься?

– Ему нравится.

– Мало ли кому что нравится!

– Мне он тоже нравится, – сказал И-И, – черт бы побрал эти данные, которых у него, к несчастью, нет…

– Парнишка, с которым я боксировал, очень сильно бил, – сказал я, – у меня болит все тело, клянусь вам.

Он вдруг прошептал мне в ухо:

– Этот парнишка боксирует два года, к твоему сведению.

– Как?!

– Не хотел я тебе говорить, но не выдержал.

– Это же несправедливо!

– Не было пары.

– А я при чем?

И-И такие встречи практиковал, как потом выяснилось, чтобы закалить, умерить прыть, проверить новичка. Специально все подстроил. Полезно это или нет – сказать трудно, но жестоко. Да и способному в потенции боксеру можно отбить навсегда охоту к боксу.

– Все-таки он меня ни разу не сбил! – воскликнул я.

– Вот видишь!

– А я его сбил в первом раунде!

Как всегда, ей хотелось отчебучить, подскочила ко мне сзади на улице, потянула за рубашку, и я обернулся.

Видок мой Ирку поразил.

– Ой, мамочки, что это с тобой?

Я растерялся, прикрыл нос ладонью. Отправился за картошкой, вот те на! Болтаю сеткой и молчу.

– Ой-ой! – Она меня рассматривала своими большущими круглыми глазищами, а я готов был сквозь землю провалиться – очень уж неподходящее время меня рассматривать. Дома надо сидеть с такой физиономией, а не шляться по городу: каждый будет тебя останавливать, интересоваться, надоедать.

– Работаю… – сказал я, криво улыбаясь.

– Кем же ты работаешь?

Я провел два удара по воздуху без лишних слов.

– В чем твоя работа заключается?

– Боксом занимаюсь.

– Тебя бьют? – спросила она участливо.

– Это еще почему?

– Видно по тебе.

– Со всеми бывает.

– Неужели в лицо разрешают?

– Непременно, – сказал я гордо.

– Такого и пожалеть можно.

– А чего меня жалеть, нечего меня жалеть, не терплю, когда меня жалеют.