Восхождение тени - Тэд Уильямс

— Да, — произнёс он. — Я решил, и я говорю "да".

Дыхание короля чуть выровнялось.

"И однако, ты должен быть уверен, — наконец проговорил он. — Такого никогда ещё не случалось — возможно, что, приняв Огнецвет, ты погибнешь. А если он перейдёт к тебе, то избавить тебя от него сможет только смерть. Ты станешь живой летописью, преследуемой памятью всех моих коронованных предков до самого твоего последнего дня на земле”.

Теперь Баррику пришлось сражаться со своим телом за глоток воздуха.

— Я понимаю, — он наконец выиграл эту битву. — Я уверен.

Иннир печально покачал головой.

"Нет, сын мой, не понимаешь. Даже я не могу до конца уяснить, что же даровал нам Горбун, а я прожил с его даром всю свою долгую жизнь, — король поднялся на ноги, но когда Баррик хотел сделать то же самое, Иннир отрицательно качнул головой и жестом показал, чтобы принц оставался сидеть на полу. — Но всё случилось как и должно было случиться, и всё происходит согласно предначертанному: Сакри, я, ты — и нити глупого решения и странного случая, связавшие наши семьи”.

— Что мне нужно сделать? — волна страха захлестнула Баррика — не оттого, что Огнецвет мог причинить ему боль, но что он обманет ожидания Иннира, что окажется недостаточно силён, чтобы принять отдаваемое ему.

"Ничего".

Необыкновенный свет залил комнату, багряный, как последние лучи вечернего солнца. Мгновением позже Баррик понял, что сияет не весь зал, просто источник находится очень близко к нему: свет окружал голову Иннира как туман — вершину горы. Высокий король наклонился и взял лицо Баррика в ладони, а затем прижался сухими холодными губами ко лбу юноши точно посередине, чуть выше глаз. На миг принц решил, что мягкий свет каким-то образом впитался в его тело, потому что всё вокруг него — Иннира, запылённые зеркала, потолочные балки с резьбой, изображающей ветви, отягощённые листвой и ягодами — окрасил тот же самый фиалковый свет.

— Что? — Баррик сморгнул. Прогудел колокол — да, наверняка колокол: такой громкий, глубокий звук! — Что я… — колокол прогудел опять; но, вдруг понял юноша, это никак не мог быть колокол, потому что на деле никакого звука он не слышал. И всё же принц чувствовал, как мощный гул пробирает до костей.

"Спи, дитя, — произнёс Иннир, продолжая удерживать его голову. — Всё уже началось…"

А потом все звуки исчезли для Баррика, кроме долгого вибрирующего звона его мыслей, биения сердца, бухающего громко и сильно, не слабее, чем поток ледяной воды, пробивающий себе путь по венам гор, боли, обжигающей морозом, и черепа, трещащего с каждым новым ударом… ударом… ударом… В конце концов, измученный борьбой, пронзённый мигом агонии, растянувшимся в бесконечности, он провалился в обитель немой тьмы.

Безволосое, похожее на человека существо стояло и смотрело на Баррика сверху вниз; по лицу его плавали тени, отбрасываемые трепещущим светом ламп. Нет, это было не одно существо — оно состояло из многих и многих, слегка просвечивающих фигур. Что-то зашептало ему — беззвучный голос, щекочущий мысли: “Харсар так предан, но никогда не удостоится полного доверия, Каменный Круг потерял слишком много в Великом поражении…”

Затем голос в его мыслях умолк и фигуры перед ним вновь слились воедино — в слугу короля, Харсара. Некоторое время Баррик, у которого голова шла кругом, не мог ничего сообразить. Что произошло? Где он?

— Всё ещё в Зале зеркал, — ответствовал Харсар, хотя юноша не произнёс ни слова.

Принц видел, как двигаются губы слуги, слышал его выверенно ровный голос ушами, и одновременно — в голове, где этот же голос произнёс несколько другое:

"Первый Камень уснул. Дочь Первого Цветка спрашивает о вас".

Снова сквозь его сознание пролетел беззвучный шёпот: "Удача, что она жива, но мы бесплодны, мы пускаем наше семя на ветер так же, как бросаем на стол игральные кости".

Нет, это был не просто голос, звучащий у него в голове, а… некий образ, тихий, как тянущаяся к солнцу трава.

Баррик попытался встать. Почему он лежит на полу? Почему у него голова будто мешок, набитый галькой до того туго, что вот-вот разойдётся по швам, пока все эти мысли-слова-образы-звуки-запахи трещат и взрываются внутри, как брошенные в костёр шишки? Он обхватил несчастную руками, опасаясь, как бы череп не лопнул.

Немного погодя ощущение исчезло, хотя голова оставалась неприятно тяжёлой и мир вокруг расслоился на собственные призрачные копии, как будто принц смотрел на всё сквозь дешёвое, кое-как литое стекло.

— Пойдёмте, — позвал Харсар. — Дочь Первого цветка…

"Сакри,

сестра,

жена,

внучка,

наследница…” — забубнили беззвучные голоса в его голове.

— … ожидает вас.

"В Месте сужения, в Зале перекрёстка. Под терновыми ветками, как в Первые дни, когда Народ был юн…"

Голова у Баррика гудела что твой пчелиный улей — он едва сдерживался, так хотелось поднести руки ко лбу и прихлопнуть роящиеся в ней мысли.

— А что же король… Где Иннир?

— Сын Первого камня в Палате прощания, — произнёс слуга.

"…Удалился к Сердцу Танца перемен”, - подсказали мысли.

— Пойдёмте, — снова вслух, — она отведёт вас к нему.

Больше Баррик ничего сказать не мог и сделал единственное, что ему оставалось — последовал за Харсаром, в то время как в голове его кружились, как подхваченные смерчем песчинки, новые мысли: имена, мгновения, проблески чего-то, что он ощущал как воспоминания, но о вещах, которых он никогда, как ему помнилось, не видел, и даже не мог, в сущности, опознать. И вместе со всеми этими вспышками знания, сбивающими принца с толку, появилось и другое странное ощущение: всё в зале — скамьи, зеркала на стенах, спиральный мозаичный узор на полу — будто бы озаряло некое сияние, свет настоящести; никогда принц не испытывал ничего подобного. Даже самые знакомые вещи, окружавшие Баррика с детства, никогда так отчётливо не осознавал он частью своей жизни, как, например, брусья, что сейчас были у него над головой — тёмное, старое дерево, резцом мастера превращённое в сложное переплетение тонких ветвей и колких листьев падуба. Каждый предмет имел форму и структуру, и их нельзя было не заметить; у всего была своя история. И, как всё прочее в Кул-на-Кваре, зал и сам был историей, великой историей Народа.

А потом Баррик увидел её, ожидающую, в белых мерцающих одеждах. Юноша лишь взглянул на женщину — и на него будто обрушилась океанская волна, смяв все чувства, утопив разум в воспоминаниях, которых у него прежде не было: лес в уборе багряной листвы, гладкое плечо, белизной подобное слоновой кости; её прямую фигурку на спине серой лошади — плащ усыпан снежной крошкой.

Сакри.

Сестра Ветра.

Последняя в роду.

Возлюбленный враг.