Шелковый путь. Дорога тканей, рабов, идей и религий - Питер Франкопан

Шаха не требовалось долго убеждать, когда речь шла о покупке оружия. Он был страстно увлечен самолетами, ракетами и артиллерией и мог при случае обратиться к британскому послу в Иране с вопросом: «Какова удельная мощность танка “Вождь”?» – а дипломат затруднялся с ответом[1847]. Все желающие могли урвать кусок, от Советского Союза до Франции, от ГДР до Британии. В свете, казалось бы, бесконечных ресурсов вопрос выглядел так: какие ракетные системы земля-воздух купить, какие противотанковые системы продать, какие истребители будут пользоваться спросом и какому посреднику доверять в мире, который был сложен для понимания чужака?

В Ираке затраты на военную технику достигли почти 40 % государственного бюджета, поднявшись в 6 раз между 1975 и 1980 годами. Немногих беспокоили последствия того, что быстро оказалось региональной гонкой вооружений между Ираном и Ираком, или то, что постоянно повышающиеся расходы на вооружение могут опасно увеличить влияние военных в обеих странах. В то же время пока существовал спрос и платежеспособность была высокой, препятствий на пути к приобретению огромных гор оружия для стран Ближнего Востока и Персидского залива не возникало. Чем больше танков «Вождь» заказывал Иран, истребителей «Мираж» – Израиль, МиГ-21 и МиГ-23 – Сирия, советских танков Т-72 – Ирак и американских истребителей F-5 – Саудовская Аравия, тем лучше было для экономик Британии, Франции, СССР и США[1848].

Примерно такой же подход работал в отношении ядерной мощи. В начале XXI века одно упоминание государств вроде Ирана, развивающих любую форму ядерных технологий, стало предметом международного осуждения и недоверия. Вопрос ядерных технологий стал неразрывно связан с распространением оружия массового поражения. Ядерный потенциал Ирака и невозможность для инспекторов МАГАТЭ проверить фабрики, лаборатории и центрифуги, которые, как считалось, сообщалось или было известно, существовали в стране, стали основным оправданием для вторжения в 2003-м и свержения Саддама Хусейна.

Аналогичное стремление Ирана развить ядерный потенциал и его способность производить радиоактивные материалы спровоцировали схожую реакцию. «Мы не можем позволить политике и мифологии заслонять реальность», – сказал государственный секретарь Джон Керри зимой 2013 года.

«Президент Обама готов и ясно дал понять, что может использовать силовое решение в отношении иранских вооружений и что он направил войска и технику в достаточном количестве, чтобы обеспечить достижение этой цели»[1849]. Желание развивать ядерную энергетику стало рассматриваться как угроза региональной и глобальной безопасности. Иранцы, как говорил вице-президент Дик Чейни в 2005 году, «уже сидят на огромном количестве нефти и газа. Никто не понимает, зачем им нужны еще и ядерные технологии, чтобы производить энергию». «Для крупного экспортера нефти, такого как Иран, – соглашался Генри Киссинджер, – ядерная энергетика – это напрасная трата ресурсов»[1850].

За десятилетия до того оба они смотрели на вещи совсем иначе – как и череда администраций Белого дома в послевоенный период. На самом деле приобретение ядерных технологий активно поощрялось Соединенными Штатами в рамках программы, название и цели которой сегодня выглядят почти комичными: «Атомы за мир». Администрацией Эйзенхауэра был разработан план участия США в «международном атомном объединении», в конечном счете, предлагавший дружественным правительствам доступ к сорока тоннам урана-235 для невоенных нужд[1851].

В течение трех десятилетий передача ядерных технологий, компонентов и материалов была значимой частью международной политики США, прямо направленной на сотрудничество и поддержку против советского блока. Когда Советский Союз стал заметной силой в Азии и на Персидском заливе, США остро почувствовали необходимость в усилении поддержки шаха, который казался единственным надежным лидером в регионе, хотя так думали не все: один знатный саудовец предупреждал посла США в Эр-Рияде, что шах «мегаломаньяк и совершенно нестабилен». Если Вашингтон этого не поймет, добавил он, «то, должно быть, у Америки что-то с глазами»[1852].

Несмотря на существование скептиков, которые предостерегали об опасности наделения иранского правителя «всем, чего тот пожелает», расширение советского влияния в регионе убедило многих, особенно Киссинджера, что поддержку шаха надо увеличить. Когда последний посетил Вашингтон в середине 1970-х годов, Киссинджером был подготовлен меморандум для президента, в котором он обращал внимание на важность заметной поддержки шаха со стороны США и называл его «человеком необычайных способностей и знаний», хотя такая похвала полностью противоречила уровню коррупции и некомпетентности, достигнутому в Иране[1853].

США были так озабочены поддержкой планов дестабилизации соседнего Ирака, что могли разжечь конфликт с курдами, и это привело к трагическим последствиям, когда восстание провалилось и против курдского меньшинства на севере страны пошли в ход тяжелые репрессии. Вдохновив восстание, США отошли в сторону и смотрели, как Иран достигает соглашения с Ираком по поводу долго тянувшихся территориальных споров, в процессе принося в жертву курдов[1854]. «Даже среди тайных операций наши выделяются цинизмом», – заключал комитет Пайка, следивший за тайной американской дипломатией в 1970-е годы[1855]. Поэтому неудивительно, что, объявив, что в первом томе его мемуаров недостаточно места для обсуждения этого события, Киссинджер так и не сдержал обещания вернуться к нему во втором[1856].