Новый Рим на Босфоре - Алексей Величко

Но древняя столица и предстоятель ее великой кафедры реагировали совсем иначе. Выводы Римского папы строились исключительно на правилах формальной логики: если «Энотикон» не признает Халкидон Вселенским Собором, то тем самым он отрицает его, а отрицание Халкидона приводит к подрыву авторитета Апостольской кафедры. Рим понимал этот документ с присущей ему прямолинейностью и категоризмом, помноженными на высокую самооценку своего престола. Как только снятый с места Талайя приехал в Рим и апеллировал к папе Симплицию, тот немедленно заявил протест по делу и потребовал снять Петра Монга с Александрийского патриаршего престола. В этом отношении объективно он был прав: еще недавно патриарх Константинополя Акакий в переписке с ним сам называл Монга еретиком, когда нуждался в поддержке понтифика против императора Василиска. А теперь он уже принял его в общение; где же логика?

Апостолик настойчиво спрашивал Зенона и Акакия: по какой причине в «Энотиконе» умолчали о Халкидонском Соборе как о Вселенском? Те отвечали, что если изложенная в «Энотиконе» формула хороша, зачем спрашивать о Соборе? Правильно ли учение? – вот основной вопрос. Однако папа Симплиций не поддался на эту уловку: «Определение Вселенского Собора есть голос всей Церкви, – отписал он своим корреспондентам. – А личное мнение, чье бы оно ни было и как бы хорошо ни было высказано, не имеет обязательственной силы ни для кого. Не признавать Халкидонский Собор, а его решения выдавать за свои собственные означает лишить его всякой силы»[1110].

Хотя 10 марта 483 г. Симплиций скончался, новый апостолик, Феликс II (483—492), продолжил его линию. Царствование Одоакра в Италии много усилило независимость понтифика от Восточного царя, и папа вновь заявил о Римской кафедре как первенствующей во Вселенной. Он потребовал патриарха Акакия на свой суд (!) и снарядил посольство в Константинополь к императору Зенону. Для обоснования своих обвинений Рим соорудил совершенно надуманную схему: если даже считать, говорили в папском окружении, что из трех патриархов Востока только Петр Кнафей является монофизитом, то Петр Монг, имевший с ним общение, не мог не усвоить его язвы; следовательно, Акакий, общающийся с Монгом, также монофизит. Невероятный по своей эквилибристике софизм!

Возможно, и даже почти наверняка, ответная реакция Константинополя на протесты папы была бы не столь категоричной, если бы речь шла только о богословской стороне вопроса. Но на деле это была неприкрытая и очевидная попытка Римского папы единолично судить Константинопольского патриарха[1111]. Искусственность его построений не может не обращать на себя внимания. Папа требовал признания Халкидона Вселенским Собором, но отрицал его 28‑й канон. Он отмечал, что только соборное мнение может быть названо голосом Кафолической Церкви, а имел в виду «Томос» св. Льва Великого – хрестоматийный образец личного мнения, положенного в основу православного догмата. Папа выступал за хранение православных традиций и обычаев, а в нарушение всех устоявшихся практик пытался судить равного себе архиерея, прекрасно отдавая себе отчет, какое положение тот занимал в Восточной церкви.

Царь не мог не обратить внимания, на каких условиях понтифик согласен признать его власть главы христианского мира. В самом начале схизмы папа Феликс в письме от 1 августа 484 г. пишет императору: «Я верю, что твоя набожность продиктована велением Неба, и хотел бы услышать, что именно ей доверена власть над людскими делами, что в ней нет ни капли сомнений в том, что есть Бог, Который вразумляет всех поставленных Им на службу людей. Я верю, что в любом случае ты сможешь извлечь наибольшую выгоду, если возьмешь Православную Церковь под свое покровительство и не позволишь никому покушаться на ее свободу. Православная Церковь должна жить по своим законам, тогда она вернет тебе власть над миром. Ибо известно, что все твои дела исполнятся благом, если в том, что касается Божиих дел, ты предпочтешь подчинить свою императорскую волю промыслам епископов Христа (выделено мной. – А. В.). Тебе не следует также пытаться давать свои распоряжения тому, кому по воле Бога должна подчиняться твоя кротость в набожном смирении»[1112].

В этом, конечно, была известная непоследовательность, разрешить которую можно было только за счет той интеллектуальной комбинации, позднее породившей известный на Западе принцип, пока еще гласно не заявленный и неизвестный на Востоке, что сам по себе Вселенский Собор еще не устанавливает истинное вероисповедание, важен факт его признания (рецепции) папой.

Написал новый папа письмо и патриарху Акакию. В нем он выражал тревогу положением дел в Александрии и на всем Востоке и молчанием об этом самого Акакия. «Где твое, брат Акакий, усердие, которое ты проявлял во времена “еретического тирана” (Василиска. – А. В.)? Если ты считаешь себя выше того, чтобы оказать подобающую честь викарию блаженного апостола Петра, чему мы не верим, то ты должен был выполнить, не молчать, а извещать нас, и из сознания своего епископского долга блюсти неприкосновенность Кафолической веры и изречений Отцов, охранять Халкидонские определения, которые связаны с Никейским символом». Как справедливо отмечают это уже не тон писем Симплиция, а тон посланий св. Льва Великого[1113].

В дальнейшем развернулись уже в буквальном смысле слова драматические события. Не дожидаясь протеста Римского папы, константинопольские монахи акимиты («неусыпаемые») во главе со своим архимандритом Кириллом выступили против «Энотикона». Надо сказать, что акимиты относились к тем лицам, для которых борьба с Константинопольскими патриархами являлась смыслом самого существования обители. Впрочем, в буквальном смысле слова это и не был монастырь, а братство наподобие тех, которые существовали в Александрии. Находясь на берегу Босфора, монастырь формально подчинялся Халкидонскому митрополиту, был чрезвычайно богат, славился прекрасной библиотекой и собранием рукописей документарного характера. Разумеется, патриарх не мог равнодушно смотреть на располагавшуюся рядом со столицей богатую обитель, а акимиты любой ценой оберегали свою независимость от него. Разумеется, они неизменно являлись верными союзниками Римких епископов и чинили всяческие волнения столичному архиерею. Конечно же, папа всячески опекал их.

Узнав об этом движении акимитов, папа немедленно послал вдогонку своим легатам, направленным к императору, порученца с приказанием вступить в общение с акимитами и использовать их в качестве союзников. Но правительство Зенона каким-то образом узнало об этом поручении, легаты были задержаны в Абидосе и препровождены под почетный домашний арест. С ними активно занимался патриарх Акакий и убедил-таки их принять «Энотикон». Они вместе совершили Божественную литургию, причастились Святых Тайн и включили Петра Монга в диптихи. Однако и Акакия ждало разочарование: его посланец, монах Симеон, выехавший вместе с легатами обратно в Рим, дабы смягчить ситуацию, поведал понтифику, что произошло на самом деле, и обвинил своего патриарха в ереси[1114].