Конь Рыжий - Полина Москвитина

Лэя тряслась все сильнее и сильнее. Дрожь ее передавалась Илии. Они боялись взглянуть на ту полку, но они отчетливо слышали капель. Самую настоящую капель. Как будто что-то растаяло на той полке и капля за каплей стекало вниз. Может, всегда бывает так, когда чья-то жизнь растает?

Капает. Капает.

Пан Борецкий, освежившись на воздухе, приказал одному из стрелков вызвать ефрейтора Александра Голоушека, он все сделает как следует, ефрейтор Александр Голоушек!

Было два часа ночи…

Пан Борецкий выпил стакан коньяка, не закусывая, прошелся по пустому штабному вагону, что-то упорно обдумывая. Так и не удалось узнать, кто же агент! И как будто напали на след – арестовали Машевского с его Грушенькой, и вот, пожалуйста, провал! Что скажет Гайда? Поручик Брахачек все свалит на Богумила Борецкого. И вылезет в капитаны!..

А вот и Александр Голоушек.

Здоровенный, плечистый – быка утащит! Так и так. Надо отвезти стариков юдов с дочерью Селестиной и трупами женщины и младенца в их избу. И там сжечь.

Ефрейтор Голоушек с двумя отборными стрелками завернул тело большевички Машевской в брезент. А двое стрелков помогут идти старикам с их дочерью Селестиной. В избе они затопят печь. И кончат всех без выстрела – без единого выстрела! Штыками, зубами, как угодно. Затем подожгут избу. И чтоб в роте – ни единого слова! Головой отвечаешь! Приказ ясен? Выполняйте, ефрейтор Голоушек.

Капает! Капает! Все еще капает…

Старики успели одеться (часовой вернул им одежду) и опять сидели рядышком, тесно прижавшись.

Вот теперь они совсем собрались в дорогу. Илия в дождевике, и капюшон накинут на кепчонку – так теплее, и руки ладонями на коленях. Лэя в стареньком мужнином лапсердаке, укуталась шалью, и так же, как Илия, – ладони на коленях. Они уже едут, едут! Куда едут? Туда, откуда еще никто не возвращался. Илия прочитал приговор себе и старухе в глазах пана Борецкого! Ох-хо-хо! Яхве! Господин Борецкий считает старого Илию совсем дураком? У Илии старые глаза, но как же они далеко видят! Но Лэя пусть не знает, что с ними сделают стрелки в избе! Может, и она догадалась обо всем, но молчит, чтоб не расстраивать его, Илию? Ой, ой, Лэя! У нее всегда были такие секреты, которые он еще вчера забыл, до того, как они ей стали известны. Ах, Лэя! Ну, пусть молчит. Не надо ничего говорить – перед ними два тела…

Убиенные младенец с матерью…

Яхве! Яхве! Есть ли ты?

Ничего и никого не было. Ничего и никого!

Никаких богов, пророков. Пустота. И в этой зловещей пустоте…

Капает. Капает.

Все реже и оттого громче падают капли…

Часовой открыл дверь – вошли двое стрелков и притащили брезент, большой такой немецкий брезент. Стрелки даже не взглянули на стариков, взялись за свое дело. Молча, деловито завернули в брезент тело матери с младенцем и вынесли. Потом вернулись и жестами позвали стариков – не знали по-русски…

– Ну, едем, Лэя! – поднялся Илия.

Старуха с трудом встала.

– Едем, Илия. Едем, – покорно ответила; она все знает, понял Илия по ее голосу.

На полу клетки в луже осталось скомканное, пропитанное кровью одеяло…

Старуха с трудом спустилась с приступок вагона на землю – ноги не держали: стрелок не дал ей упасть – поддерживал. И на том спасибо!..

Моросит дождь. Сыро, сыро и холодно. Брезентовый сверток лежал на земле; стрелки кого-то поджидали. Где-то совсем рядом слышатся паровозные гудки: станция! Это же как музыка, станция! И всегда здесь люди, которые куда-то едут, едут. Илия любил бывать на станции. Такое дело – извозчик, без пассажиров не проживешь.

Идут двое – высокий в короткой шинели, а с ним, на голову ниже, женщина – это же Селестина! Идет сгорбившись, как старуха! Ой, ой! Где же ее держали? Может, в семнадцатом? Селестина в той же плюшевой жакетке, в модной шапочке, отделанной мехом, в ботинках с высокими голенищами. Она узнала стариков, глядит и молчит. Илия хотел поздороваться с ней, но разве это можно? Ночь! Глухая, непогодная ночь!

Чехи о чем-то посоветовались между собой, и тот, высокий, огромный, подошел к свертку; стрелок помог ему вскинуть его на плечо, назвав «паном ефрейтором». Еще один пан ефрейтор! О Яхве! Что сделают с ними?!

– Пшли! – скомандовал Голоушек. – Старик, далеко изба? – Он сносно говорил по-русски.

Мягкая ноша в брезенте повисла назад и вперед. Один из стрелков поддерживал старуху, второй – Селестину. Илия старался не отставать, хотя началась одышка – одиннадцать суток в клетке! Ох, ох! Лучше не думать.

Возле товарной биржи сбочь улицы стояла ломовая телега, и хозяин дрыхнул на ней.

– Извозчик надежный? Проверяли? – спросил по-чешски ефрейтор Голоушек у стрелков.

– Проверяли. Пьяница один. За бутылку маму в преисподнюю отвезет!

Ефрейтор Голоушек направился к телеге и, ничего не сказав хозяину, бросил свою ношу на задок. Извозчик поднялся. В ушастой шапчонке, в дождевике.

Ефрейтор Голоушек что-то сказал извозчику (Илия не расслышал) и достал у него из кармана дождевика бутылку.

– Молодца, русс! – басом похвалил извозчика ефрейтор Голоушек, подозвал стрелков, открыл бутылку, понюхал, потом стал пить прямо из горлышка. Раза три приложился и остаток отдал стрелкам, скомандовав: – Старик, сажай! Мы буйдем ехать! Молодца, извозчик! Сажай, сажай! Плотно! Мы – близко!

Ефрейтор Голоушек, и без того подвыпивший в вагоне у Яна Елинского, заметно охмелел от самогонки-первача.

Когда Илия помогал сесть на телегу Лэе, он близко увидел лицо извозчика: Артем! Илия мог поклясться на Талмуде, что извозчик – тот самый Артем, про которого так усердно допытывались чешские офицеры и сам Борецкий. Очень уж хотели взять его, а он – вот он, рядом с ними. Ой, ой! Разве так можно! Узнает ли его Селестина? Она так и не сказала старикам ни одного слова – ни одного слова, будто бы она и не она. А тут вот он, Артем, в ломовых извозчиках!..

Илия наперечет знал всех легковых и ломовых извозчиков – каждого помнил в лицо и даже у кого какая лошадь. На чьем же коне Артем? Вороной, подобранный, нетерпеливый и голову держит к дуге – скорее всего, верховой.

Усевшись на телегу, ефрейтор посадил рядом Селестину, она не сопротивлялась…

Артем сел в передок, опустив ноги вниз, на оглобли, и, когда все расселись, тронул вороного.

– Старик! Говоряй ямщик, ехать надо куда! – крикнул Голоушек.

Илия подумал: кто-кто, а Артем-то знает, где его изба! Но сказал, куда надо ехать.

Возле привокзальной площади встретились трое патрульных чехов. Стой! Ружья наперевес. Ефрейтор Голоушек спрыгнул с телеги. Что-то говорил патрульным, но те ломили свое: куда едете? Что в брезенте? Илия знал – в брезенте выносили оружие из эшелона. Всегда ночью.