Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни - Дэниел К. Деннетт

Очевидно, что первую и последнюю, как и в первой задаче. Почему с одним условием задачу решить гораздо проще, чем с другим? Возможно, могли бы вы подумать, из‐за абстрактности первой задачи и конкретности второй, или из‐за привычности ее условий, или из‐за того, что в ней дается ссылка на общепринятое правило, а не случайную закономерность. Испытуемым буквально сотни раз предлагался тест Уэйсона с карточками: сотни его разновидностей, проверявших те или иные гипотезы. Успехи испытуемых сильно отличались: они зависели от деталей конкретного теста и его условий, но анализ всех результатов не оставляет сомнений, что есть условия, которые делают тест сложным для практически всех групп испытуемых, а есть те, при которых тест оказывается простым для тех же самых людей. Но загадка, напоминающая задачу двух черных ящиков, остается неразгаданной: что именно в этих сложных случаях делает их сложными – или (вопрос получше) что именно в простых случаях делает их простыми? Космидес и Туби879 выдвинули эволюционную гипотезу, и сложно представить, чтобы эта конкретная идея возникла у кого-то, кто не имел бы ясного понимания возможностей дарвинистского мышления: простые случаи – это все те случаи, которые легко проинтерпретировать как задачи по охране общественного договора или, иными словами, выявлению мошенников.

Складывается впечатление, что Космидес и Туби раскопали останки нашего ницшеанского прошлого! Разумеется, выработать гипотезу еще не значит ее доказать, но одно из важных ее достоинств состоит в том, что ее очень легко проверить, и пока что она без труда переживала все попытки ее опровергнуть. Предположим, что гипотеза верна; докажет ли это, что мы способны размышлять лишь о том, к размышлению о чем предназначила нас Мать-Природа? Очевидно, нет; это всего лишь показывает, почему об одних вещах нам размышлять проще («естественнее»), чем о других. Мы разработали культурные артефакты (системы формальной логики, статистики, теории принятия решений и так далее – то, что изучают в университетах), многократно расширяющие наши интеллектуальные способности. Однако даже эксперты зачастую пренебрегают этими специализированными методами, возвращаясь к старому доброму рассуждению по наитию – как показывает тест Уэйсона, подчас с досадными результатами. Вне связи с какими-либо дарвиновскими гипотезами мы знаем, что люди склонны поддаваться когнитивным иллюзиям, если только не проявляют особую сознательность при использовании этих сверхмощных методов рассуждения. Почему мы подвержены этим иллюзиям? Специалист по эволюционной психологии скажет: по той же причине, по которой мы подвержены оптическим иллюзиям и иным иллюзиям восприятия – мы так устроены. Мать-Природа спроектировала нас, чтобы решать определенный набор задач, поставленных окружающей средой, в которой мы эволюционировали, и каждый раз, когда возникало недорогое решение – сделка, которая достаточно хорошо решала бы наиболее настоятельно требующие решения проблемы, даже если ей не доставало универсальности, – оно, как правило, и избиралось.

Космидес и Туби называют эти модули «дарвиновскими алгоритмами»; это – механизмы, похожие на четвертачник, только элегантнее. Очевидно, что лишь одним таким механизмом рассуждения дело не обошлось. Космидес и Туби собрали доказательства существования иных алгоритмов специального назначения, полезных для размышлений об угрозах, иных социальных обменах и возникающих повсеместно типах проблем: зонах риска, жестких предметах, заражении. Мы располагаем не простым, центральным и универсальным механизмом мышления, а набором приспособлений, каждое из которых достаточно хорошо (или, по крайней мере, хорошо для тех условий, в которых возникло в ходе эволюции) и которое сегодня можно легко экзаптировать для новых целей. Космидес сравнивает наш разум со швейцарским ножом. На каждом шагу мы обнаруживаем странные провалы в наших способностях, удивительные ошибки, подсказывающие нам, как могла развиваться история конкретного проекта, объясняющая механизм, скрывающийся за блистательным фасадом культуры. Без сомнения, постоянный поиск феноменов QWERTY – правильный метод, позволяющий психологам заниматься обратным конструированием человеческого разума.

По моему мнению, Космидес и Туби – одни из лучших современных психологов-дарвинистов, и поэтому я и выбрал их в качестве примера, однако мне следует добавить к своим рекомендациям кое-какую конструктивную критику. Ярость, с которой их атакуют поклонники Гулда и Хомского, ошеломляет, и в горячке боя они тоже склонны окарикатуривать противников и подчас слишком поспешно отметать сомнения в их доводах, заявляя, что они основаны всего лишь на оборонительной позиции старомодных специалистов в области общественных наук, все еще понятия не имеющих об эволюции. Так дело обстоит часто, но не всегда. Даже если они и правы (а я уверен, что так и есть) в том, что наша, человеческая рациональность – результат деятельности сонма специализированных устройств, спроектированных естественным отбором, отсюда не следует, что этот наш «швейцарский нож» нельзя время от времени использовать для повторного изобретения колеса. Иными словами, нам все еще остается доказать, что любая конкретная адаптация не является культурным продуктом, весьма непосредственно (и рационально) отвечающим на сложившиеся совсем недавно условия. Они это знают и тщательно избегают ловушки, в которую, как мы видели, попал Э. О. Уилсон, но иногда забываются в пылу сражения.

Подобно Дарвину, из‐за стремления размежеваться с катастрофизмом проглядевшему безобидную возможность внезапного вымирания видов, Туби, Космидес и другие эволюционные психологи, столь стремящиеся заменить «стандартную модель социальных наук» подлинно дарвиновской моделью разума, склонны игнорировать банальную возможность независимого открытия вынужденных ходов. Среди заповедей стандартной модели социальных наук есть следующая:

Разумеется, это неверно, неверно, неверно. Но сравните с моей лишь слегка нестандартной моделью социальных наук: