Убийца в толпе. Шиллинг на свечи. Дело о похищении Бетти Кейн - Джозефина Тэй

мы как следует поорем, а особо сильных чувств друг к другу не испытываем. Но в этой потаскушке было что-то такое, что я…

– Прошу вас, миссис Чэдуик!

– Ладно, извиняюсь. Но вы же сами просили, чтобы я своими словами рассказывала. Ну, короче говоря, эта маленькая… эта девчонка сильно подействовала мне на нервы. Я просто себя не помнила. Сдернула ее с кровати и как следует хватила по физиономии. Она так удивилась, что я чуть со смеху не померла. Видно, ее никогда еще не били. Сказала: «Ах, вы меня ударили!» Умереть, ей-богу! А я ей: «С этой минуты, моя куколка, жди, что еще многим захочется тебя отлупить!» Ну и дала ей еще разок. Началась у нас драка. Сознаться откровенно, так преимущество было на моей стороне: и выше я ее, и полнее, и уж больно была зла! Сорвала я с нее это дурацкое кружевное одеяние и колотила ее, пока она не споткнулась о ночную туфлю, рядом валявшуюся, и не растянулась на полу. Я думала, она вот-вот встанет, а она все лежит, ну я и подумала, что она в обмороке. Пошла в ванную, намочила полотенце холодной водой и пошлепала им ее по лицу. Потом на кухню пошла кофе сварить. Тут я уж поостыла и подумала: надо бы и девчонке кофе дать. Сварила, оставила его настаиваться, а сама иду в спальню и гляжу – девчонка пропала. Видно, обморок ее был притворством! У нее было время одеться, и я подумала, что она оделась и смылась…

– А вы что стали делать?

– Подождала с часок, думала, что Барни, муж мой, вот-вот приедет… Тут я увидела, что девчонкины вещи валяются кругом. Я их сложила в чемодан и поставила его под лестницу, которая на чердак ведет. Проветрила, прибрала. Потом отправилась домой, и выяснилось, что мы с Барни разминулись, он в тот вечер туда явился. А через пару дней я ему все рассказала…

– Какова же была его реакция?

– Он сказал: жаль, что ее мамаша не отлупила ее еще лет десять назад.

– Он о ней не беспокоился?

– Нет. Я поначалу немного беспокоилась, пока он не сказал мне, что она живет в Эйлсбери. Это недалеко, ее кто-нибудь мог подвезти.

– Значит, он полагал, что она отправилась домой?

– Да. Я сказала, что надо бы все же это проверить, как-никак она еще ребенок. А он мне: «Фрэнки, детка моя, это такой „ребенок“, который из всего выкрутится! Инстинкт самосохранения у нее развит посильнее, чем у хамелеона!»

– И вы выбросили эту историю из головы?

– Да.

– Но вы должны были о ней вспомнить, когда читали в газете о деле Бетти Кейн?

– Нет! Я, во-первых, не знала ее имени. Барни называл ее Лиз. А во-вторых, я просто подумать не могла, что пятнадцатилетняя девочка, которую похитили, и создание в кружевах, валявшееся на моей постели, – одно и то же лицо.

– Если б вы это знали, сообщили бы об этом полиции?

– Обязательно!

– Вас бы не удержало соображение о том, что избили ее вы?

– Ничуть! Была бы возможность, я бы еще раз ее избила!

– Скажите, вы не намерены разводиться с вашим мужем?

– Нет, конечно! Мне с ним не скучно, и он хороший добытчик! Чего еще можно требовать от мужа?

– Вот уж этого я не знаю, – пробормотал Кевин. Затем нормальным своим голосом спросил, утверждает ли она, что девушка, дававшая здесь показания, и та, о которой шла речь, – одно и то же лицо? Потом поблагодарил ее и сел.

Майлс Эллисон отказался от перекрестного допроса. Кевин хотел было вызвать следующего свидетеля, но его опередил староста присяжных. Он сказал судье, что, по мнению присяжных, свидетелей было достаточно.

– Кого вы хотели вызвать, мистер Макдэрмот? – спросил судья.

– Владельца копенгагенского отеля, ваша честь.

Судья вопросительно повернулся к старосте. Присяжные посовещались, затем староста сказал:

– Нет, ваша честь, мы не считаем это нужным и оставляем на усмотрение вашей милости.

– Если вы считаете, что можете прийти к правильному выводу на основании уже услышанного здесь, пусть так и будет. Желаете ли вы прослушать выступление защитника?

– Нет, ваша честь, благодарю вас. Мы уже вынесли вердикт.

– В этом случае, полагаю, и мне нет смысла подводить итоги. Это было бы излишним. Желаете вы удалиться?

– Нет, ваша честь. Мы вынесли решение единогласно.

Глава двадцать третья

– Лучше подождем, пока толпа поредеет, – сказал Роберт. – И тогда нас выпустят через черный ход.

Его удивляло, что у Марион такой серьезный, такой нерадостный вид. Будто она еще не отошла… Неужели напряжение было столь велико?

– Эта женщина, – произнесла Марион, как бы почувствовав мысли Роберта, – эта несчастная женщина! Нет, ни о чем другом я и думать не могу!

– О ком вы? – не сразу сообразил Роберт.

– О матери этой девочки! Можно ли вообразить что-нибудь более страшное? Конечно, потерять крышу над головой тоже достаточно скверно… Ах да, Роберт, дорогой, мы уже все знаем!

Она протянула ему номер «Ларборо таймс». На первой полосе – крупный заголовок: «Дом Фрэнчайз, ставший знаменитым из-за дела о похищении, вчера ночью сгорел дотла».

– Вчера это показалось бы мне настоящей трагедией. Но сегодня по сравнению с голгофой этой женщины все представляется мне мелким. Человек, с которым вы долгие годы жили рядом, которого любили, – этот человек, оказывается, не только не существует, но и вообще никогда не существовал. Это ли не ужас?! Вы внезапно узнаёте, что человек, которого вы любили, не только не любит вас, но ему вообще на вас наплевать. Как ей жить теперь?

– Да, – отозвался Кевин. – Я не мог смотреть на нее. Просто неловко было видеть, как она мучается.

– Но у нее прелестный сын, – сказала миссис Шарп. – Надеюсь, что он будет ей утешением и поддержкой.

– Неужели ты не видишь, что у нее теперь и сына нет? Что у нее ничего теперь нет! Ведь она думала, что есть Бетти. Она любила ее, была в ней уверена точно так же, как в своем родном сыне. А сейчас основа ее жизни рухнула. Если внешность может быть так обманчива, как ей после этого относиться к людям? Ах нет. Ничего у нее не осталось. Одно только отчаяние.

Кевин сунул руку под локоть Марион:

– У вас было достаточно своих бед в последнее время, чтобы взваливать на себя чужие. Идемте, сейчас нас пропустят, полагаю… Скажите, приятно вам видеть, как полиция выводит клятвопреступниц?

– Нет. Я ни о чем не могу сейчас думать, лишь о крестной муке этой женщины…

А, значит, и она называла про себя эту муку «крестной»…

Кевин