Полный курс актерского мастерства. Работа актера над собой - Виктор Монюков

Поэтому начинать с каких-то жестких, точных упражнений, – это муштра. Позанимались полчаса, и только не думать. Прыгай, делай не знаю что, но делай. Природа что-то вытянет на поверхность. Непрерывное сочетание. И вы можете, пройдя ряд упражнений, составить эту фразу по своему усмотрению, потому что если он сейчас делает кульбит, изображает снежную бабу, а потом попугая, желающего говорить, а потом сядет за стол, возьмет карандаш и ответит на вопрос: «Какие картины Тициана ты знаешь?» – и не важно, напишет он или нет, но важен переход от этого вдруг в совершенно другое.

С МЕСТА: А счет на умножение?

В.К. МОНЮКОВ: И это. Но они на двузначное не могут умножить. Хотя потом постепенно это тоже окажется возможным, и самое удивительное ощущение, когда они овладели до того, как счет окончен. Но это уже какое-то принесшее свои плоды волевое над собой усилие. Ведь ради чего существует тренинг? Помимо того, что воспитание определенных навыков и умения психологического и физиологического, он должен весь свестись к актерскому ощущению «могу!»

Мне приходилось видеть какие-то занятия, где педагоги выдумывают забавные упражнения, и ликуют от того, что студенты не могут. Может быть, отправной момент этот: я тебе предлагаю пустяк, а ты не можешь простых вещей сделать, – но всегда иметь в виду перспективу: буду тренироваться во имя того, что все могу! Ничего такого нет, что я не мог бы сделать. И все предметы в результате на это должны работать.

Это очень трудно, почему меня так увлекает педагог А.Б. Дрознин? Потому что он исходит из того, что человеку нужно объяснить, что он может и что он от природы, от Бога богат невероятно и использует себя только на пять процентов, а может – на сто или на сто пятьдесят. Но для этого нужно себя помучить, и ты увидишь, что ты можешь. Скажем, есть педагоги у балерин, которые говорят: «Это же не танцевальный человек». Я прочитал многие протоколы, где говорят на первом курсе, что человек никогда не будет танцевать. Рядом люди одаренные, а он – неодаренный. А потом получается на четвертом курсе, что неодаренные великолепно танцуют, несмотря на то, что физически они не балетные люди. Я понимаю, это люди особого клана, они уже были отобраны из тех, кто «может». Вокруг мальчики и девочки, которые от природы «могли». И тут возникают всякие психологические вещи.

Вот кто-нибудь из вас у Белкина учился? Помните беседы, которые проходили на первом курсе, когда вы получали двойки? Да, на первом курсе 80 % получали двойки и колы.

Но Белкин никогда не говорил, что ты серость. Он всегда говорил, что ты – можешь. Здесь нужно, голубчик, подумать, говорил он. И даже в этом плане, в этой сфере происходил тренаж мозгов, который сейчас в грустном состоянии, потому что школа делает обратное, она выпрямляет извилины и унифицирует мысли.

И вот вузу вообще, вузу гуманитарному в частности, и вузу художественному в особенности, приходится спрямленное понимание жизненных взаимоотношений выгибать в какую-то причудливую кривую и пристраивать их к этой кривой. Это очень трудный процесс.

Вот как нам налаживать связь с теоретиками. Какие-то белкинские традиции у нас живы, и теоретики интересуются, как у нас дела. Когда меня начинают расспрашивать теоретики, меня это радует – значит, им не все равно, как им читать. Как им проводить семинары, как им принимать экзамены. Они хотят больше учитывать. Это важно, потому что в конце концов они работают на нас, они в конце концов нам помогают. И мы должны уделять усилия налаживанию таких контактов.

С МЕСТА: У меня вопрос по фразе. Вы сказали, что в жизни нет тренажа этому элементу. Я была на экзамене по политэкономии, потому что заинтересовалась – хорошие ученики получали двойки. И что я увидела? Педагог сидит, студент выходит отвечать, причем он хорошо знает этот предмет. И преподаватель начинает говорить: не так, не так, не знаешь… Восемь вопросов задает, и ни на один студент не может ответить. Значит, они все зажаты.

В.К. МОНЮКОВ: Вы можете смело говорить, что так нельзя делать.

С МЕСТА: Эту фразу можно назвать многоборьем?

В.К. МОНЮКОВ: Называйте, как хотите. Я, например, люблю слова «мелодия роли». Тут подразумеваются и причинно-следственные факторы, и какой-то аромат. Так что люблю этот термин. Я говорю о мелодии как о своеобразной логике. А что поем в целом через эту мелодию? Так что называйте так, как будет доходчивее до вашего слушателя. И если так Станиславский не называл, все равно, что он имел в виду? Он называл это по-другому, ну и пусть.

С МЕСТА: А как вы думаете, упражнение на беспредметное действие можно давать сегодня в определенный отрезок времени?

В.К. МОНЮКОВ: Я ими не увлекаюсь. Они мне никогда не раскрывают ни человека сегодня, ни человека в будущем. Иногда эти упражнения с блистательным артистизмом делают неталантливые люди. Но это настолько индивидуально, это осязательная память у каждого на объем, на что-то еще. Вот достать спичечный коробок, достать спичку, чиркнуть. И курильщик это будет делать медленнее. Но здесь настолько индивидуально, что не надо подгонять под какую-то заданность времени.

С МЕСТА: Они увлекаются. Они нам показывают, демонстрируют, как они, например, чистят зубы.

В.К. МОНЮКОВ: Станиславский делал много упражнений, ставя другие задачи. Он говорил, что нельзя бросать недоделанное, надо отработать. Я считаю, что эти упражнения отрабатывать не надо, потому что на конечном этапе отработанное есть шик эстрадного номера. Как ни парадоксально, оно бездуховно. Хотя на первых порах это можно объяснить. И чем дальше им занимаешься, то чувствуешь, что все дальше и дальше уходишь от человека.

Есть правда поведения. Вот Станицын вспоминал – Жуковский в «Последних днях». Он у портрета Пушкина доставал платок и плакал. И Виктор Яковлевич говорил: «Я очень люблю это место, но иногда я действительно плачу, а иногда слезы у меня не льются. Но я достаю платок и вытираю глаза и могу сказать, что я чувствую меньше, а в зале сморкаются». Слезы не текут, но он показал это внешне правдиво, и люди заплакали, и наоборот. Это все так, а может быть совсем не так.

Чувствует он одинаково и тогда, и тогда. Причем во втором случае, может быть, даже больше, потому что здесь возможно появление слез. Это освобождает, раскрепощает. А если слез нет, это не значит, что он чувствует и думает меньше, и то обстоятельство, что их нет, заставляет его подсознательно подражать человеку, у которого появляются слезы. И он начинает действовать. Здесь важна подступательность и внутренняя готовность.

С МЕСТА: Меня случай заставил сделать одну вещь. Мы в Хабаровске в аэропорту сидели 18 часов. Все отключено, воды нет, вокзал не отапливается, я замерз. Чая, кофе нет. Что делать? Прыгал – не помогает. И стал думать: вот я подхожу к радиатору, там тепло, потом надеваю на себя одеяло – и мне стало теплее.

В.К. МОНЮКОВ: Но это уже аутогенная тренировка.

С МЕСТА: Или вот: холодно-жарко. Ребята делают эту вещь. У одного не получается, а второй все делает точно. Но студент, который по-настоящему пытался в это проникнуть, не заразил никого из сидящих вокруг, а другой начал всех заражать. И что мне, педагогу, сказать?