Город, где гаснут фонари - Инна Владимирова

бежал. Бежал от прошлого, бежал от ошибок, бежал от самого себя. И лишь появление в его жизни, где были только проститутки и бандиты, одного человека кардинально все изменило. И несколько минут назад по собственной глупости он чуть не потерял ее.

Князев молча подошел к девушке и обнял ее сзади. Осторожно заключив в объятия, он уткнулся носом ей в макушку и умиротворенно закрыл глаза. Он догадывался, что стоит еще раз объяснить ей, что другого выхода нет, что он обязан это сделать и так далее, но чувствовал, что не стоит этого делать. Во всяком случае, не стоит портить момент.

Даша же стояла и бездумно смотрела в кухонный фартук, выложенный какой-то баснословно дорогой итальянской плиткой. У нее не было ни страха, ни ступора, одно лишь отрицание реальности происходящего. Ей казалось, что все, о чем ей до этого рассказывали парни — лишь бандитские байки, сюжеты которых они подсмотрели в американских боевиках и которые рассказали ей, чтобы в шутку припугнуть. Ведь такое бывает только в кино, все эти погони, перестрелки, проникновения в чужой дом и угрозы пистолетом, приставленным к коленке. Но она вспоминала свою жизнь за последние два года: погони на чужой БМВ, перестрелки на концертах и возле больницы, угрозы учебной гранатой и выкапыванием могилы, — и понимала, что это жестокая реальность, в которой она жила и в которую до сих пор отказывалась верить. Ей хотелось закрыть глаза и услышать чей-то голос, командующий «Стоп, снято!», хотелось ущипнуть себя и проснуться от страшного сна. Но сколько она ни пыталась, сколько ни щипала себя, но ничего не менялось — к сожалению, такова была ее жизнь.

Когда-то давно, когда Даша наконец соизволила по-человечески познакомить Артема со своей родней, мама сказала ей, что этим все и кончится. Она тогда не поверила ей, отмахнулась и попросила не запугивать ее. Тогда ей казалось, что худшее позади, тогда она еще не знала о многом, а потому не верила в подобное. Сейчас же ей было горько осознавать, что мама была права. Во всем.

Еще горше ей было осознавать, что она ничего не может сделать с этим, что не может ничего изменить. Она не сможет отговорить Артема, не сможет сделать так, чтобы Петров сам бесследно исчез из их жизни, не сможет вернуться в прошлое и переделать все так, чтобы никаких проблем у них в будущем не было. Все, что она может сделать, это смириться. Смириться с происходящим, но не с будущим.

— Я говорила с Афганом, — прошептала она. Наконец она решила признаться Артему. — Просила отпустить.

— Что? — переспросил Артём, не поняв, что она имеет в виду.

— Я говорил с ним насчет тебя. Просила отпустить, как все закончится.

— В смысле?

— Я хотела, чтобы ты ушел из этого бизнеса. Я боюсь, что… что Петров не будет последним, что после него будут еще такие же. Это замкнутый круг. И я попросила Афгана, чтобы он тебя отпустил, чтобы дал уйти. А сейчас… Считай, все потеряно: салон сожгли, машин нет, людей нет. Я не хочу потерять еще и тебя.

Князев тяжело вздохнул, но ничего не произнёс. Отошел от Даши, присел на край стола и, достав пачку сигарет, закурил. Он и сам размышлял об этом, причем давно, и особенно сейчас, но не мог представить себя еще где-то, кроме этого бизнеса. Конечно, он мог заниматься многим, но не хотел. Он не представлял, где бы еще смог заработать столько денег, чтобы Даша могла беззаботно жить. Он не хотел строить рай с милой и в шалаше, он хотел дать ей самое лучшее, и автосалон был лучшим легальным вариантом зарабатывать такие деньги.

— Афган тут не при чем, — он покачал головой. — Это мой бизнес.

— Ну так давай…

— Нет, — резко перебил он ее, выдохнув дым. — Нет, Даша.

Он не стал объяснять ей, что он наконец выбился и добился хоть чего-то, что он выгрыз себе это место под солнцем, он проливал кровь за него, он вложил слишком многое в него, чтобы взять и бросить все. Именно этого ведь и добивается Петров — заставить его отказаться от всего, вернуться туда, откуда начинал, сдаться. А сдаваться он не собирался. Если забыть о гордости, то предложение сбежать и начать все заново было для него заманчивым, но разницы Артем никакой не видел — рано или поздно в новом деле появится другой Петров, они снова столкнутся с проблемами, и все повторится. Так какая разница — сбегать и начинать что-то новое или продолжать старое, — если проблемы будут везде одинаковыми? Поэтому бегство было не вариантом.

— А меня ты не потеряешь, — заверил лишь он ее, крепко затянувшись. — Обещаю тебе.

Даша кивнула, но промолчала, горько поджав губы. Она с грустью осознала, что была права, когда решила, что Афган воспитал из Артема идеального и преданного солдата.

— А что кассета? — неожиданно спросил Князев, вспомнив. Кассету с альбомом «Будь как дома путник…» достать было не так просто, поэтому ему действительно было интересно, понравился ли он Даше и стоила ли игра свеч.

— Какая кассета? — переспросила девушка, не поняв, о чем он говорит.

— Ну, «Король и шут». Ты же ее слушала? Понравилось хоть?

Пару секунд Юдина смотрела на него, глупо хлопая ресницами, пока до нее доходил смысл его слов, а потом тихо рассмеялась. Только его во время, когда из их дома сбежал какой-то старый враг Князева, который ворвался к ним в дом, убил охрану и был обезврежен, могло это волновать, понравилась ли ей новая кассета с какой-то неизвестной рок-группой или нет.

— Не знаю, где ты ее раскопал и что это вообще такое, но да, понравилось.

Через пару минут к их дому приехала вишневая девятка Сереги, из которой внезапно вылез Илья Волков. Увидев кровь и темные пакеты возле ворот, он догадался обо всем, а потому не стал медлить ни секунды и сразу же поспешил в дом.

Калитка была заперта — это обнадежило его, что ничего серьезного в доме не произошло, раз уж кто-то позаботился и закрыл калитку изнутри — поэтому ему пришлось позвонить и подождать, когда хозяева соизволят открыть. Ожидая, он с беспокойством оглядывался на два темных пакета, надеясь, что худшие его опасения не оправдаются. Но через пару секунд он услышал шаги с другой стороны. Удостоверившись, что это всего лишь Волков, ему открыли, и Илья зашел в открывшуюся калитку и сразу же замер на месте — прямо ему в лицо уставилось дуло «Макарова», которого направлял