Приговор - Кага Отохико

Поэтому сегодня утром она пришла ровно в 8.30. Однако перед окошком уже выстроилась длинная очередь, и ей удалось получить только 74-й номер. Естественно, ведь день выдался тёплый и солнечный, к тому же была суббота. Она ждала уже два с половиной часа.

— Внимание, номер 67, пройдите в комнату № 6. Номер 69, пройдите в комнату № 3.

Встали одновременно старушка и молодая пара. Их места тут же заняли. Вчера такой толпы не было. Сидячих мест на всех не хватало, многие стояли у стены. Эцуко поразило, что, несмотря на скопление народа, в комнате висело суровое молчание, будто у каждого был кляп во рту. Никто ни на кого не смотрел, никто ни с кем не заговаривал. Все эти люди пришли на встречу с преступниками. Вон та девушка — невеста грабителя, тот старик — отец мошенника, а я — подруга убийцы. Каждый пытается угадать, какое преступление совершил родственник или приятель другого, заранее стараясь его принизить, каждый ненавидит всех остальных, волею случая оказавшихся здесь вместе с ним, каждый хранит угрюмое молчание.

И вот — совершенно невероятный разговор.

— Ваш за что сидит?

— За ограбление.

— А мой за убийство. Троих прикончил.

— Правда? Вот это да! Мой-то всего лишь ножиком пригрозил да отобрал три тысячи йен.

— Да? Всё равно всех жалко.

Иногда кто-нибудь, вдруг сбросив с себя маску безразличия, начинает сверлить окружающих злобным взглядом. Тогда на лицах людей проступает страх. А вдруг заговорит? Что тогда делать? Эцуко с отвращением чувствовала на своём лице выражение такого же страха, и у неё возникло жгучее желание нанести опережающий удар — выйти вперёд и крикнуть: «Меня зовут Эцуко Тамаоки, я студентка психологического факультета университета Д., пришла на свидание к Кусумото Такэо, осуждённому на смертную казнь по обвинению в грабеже и убийстве. Смотрите все! Меня зовут Эцуко!» Натолкнувшись на её напряжённый взгляд, сидящий впереди юноша опустил голову. Он давно уже украдкой посматривал на неё, хоть и с опаской, но довольно настойчиво. Явно не студент. Потрескавшиеся от грубой работы руки, грязь под ногтями, обветренные загорелые щёки. Эцуко решилась заговорить с ним.

— Тепло, правда?

Юноша не ответил, только ещё больше округлил и без того совершенно круглые глаза.

— Уже весна, — с вызовом продолжала она, сердясь на себя за то, что вспотела от смущения. — Такое солнце, а здесь всё позакрывали. Странно, да?

Ей показалось, что юноша хочет что-то сказать. И не только он, аналогичное желание она прочла на других лицах. Почему бы не продолжить разговор с юношей? «Меня зовут Эцуко. Я пришла на свидание к осуждённому на смертную казнь. Оригинально, правда? А вы к кому пришли?» Потом можно будет громко сказать, обращаясь ко всем присутствующим: «А вы-то что удивляетесь? Если уж удивляться, то мне — как это я осмелилась прервать молчание!»

— Послушайте… — проговорил наконец юноша, но она уже потеряла к нему всякий интерес. Он начал говорить что-то банальное, она его не слушала. По радио продолжали выкликать тех, чья очередь подошла. Сделав вид, что внимательно слушает, она упрямо молчала. Цифра 74, пробив мутную пелену слов, вонзилась в мозг.

— Номер 74, пройдите в комнату № 8.

Она пошла по коридору, ведущему во внутренние помещения. Справа на равном расстоянии друг от друга было десять дверей. Открыв дверь под номером 8, Эцуко оказалась в маленькой комнатушке, разделённой перегородкой на две части. Низ перегородки был бетонным, верх — из прозрачного пластика, защищённого крепкой металлической решёткой, посередине — находилось переговорное устройство, какие бывают в кассах на железнодорожных станциях. С этой стороны два стула, с другой — высокий стол и тоже два стула. Всё было устроено исключительно рационально, и от этого почему-то спиралось дыхание. Хотелось взять баллон с краской и изобразить на этой пластиковой стенке что-нибудь смешное. Ну хоть начальника воспитательной службы. По шарообразной лысине разбросать блестящие, как сахарный песок, капельки пота, потом нарисовать маленькие глазки и большие уши, не забыть и о седом волосе, торчащем из родинки на мочке… Получится прекрасный шарж. Потом прикрепить к стене фотографии Чаплина и Мохаммеда Али в полный рост, а перед решёткой поставить мексиканскую вазу с сухими розами. Для стульев хорошо бы связать покрывашки. Скажем, одну красную, одну синюю и ещё одну — лиловую. Она живо представила себе, какой станет комната в результате таких преобразований. По крайней мере воздух насытится кислородом и можно будет свободнее дышать.

Открылась противоположная дверь, и в комнату вошли он и надзиратель.

Да, это он. Выглядит старше, чем на фотографии, которую она видела в книжке «Десять приговорённых к смертной казни», но лицо моложавое, гладкое. За стёклышками очков без оправы — застывшие глаза. Из них словно струится мягкий свет. Она жадно разглядывала его, забыв даже о том, что надо бы поздороваться. Наверняка и он сейчас разглядывает её, недаром её лицу вдруг стало как-то щекотно. Разглядывает, делая неожиданные открытия. «Ну и ну, оказывается, она совсем ещё девчонка, а я-то ожидал увидеть суровую учёную даму, синий чулок». Она знала, что выглядит лет на пять моложе своего возраста. Пару раз, когда она в джинсах с журналом комиксов под мышкой шла ночью по увеселительному кварталу, её, приняв за школьницу, задерживала женщина-полицейский и пыталась читать ей нотации. Потом, выходя на улицу, Эцуко уже нарочно старалась одеться так, чтобы выглядеть помоложе. Ей нравилось, когда к ней применяли воспитательные меры.

— Привет! — наконец проговорил он. Ей показалось, что голос его звучит глуховато, но, возможно, переговорное устройство просто не пропускало высокие тона.

— Я… ну в общем, я… — Слова застряли у неё в горле, она смутилась и тут же рассердилась на себя за это. Глупо лишаться дара речи только потому, что это их первая встреча!

— Вы ведь Эцуко? — улыбнувшись, спросил он. Где-то далеко, за стёклами очков, влажным обсидианом сверкнули его глаза. Разве могла она предполагать, что у него такие красивые глаза! Лицо её вспыхнуло. Ну вот, не хватало мне ещё красной, потной рожи! Пытаясь справиться со смущением, она поспешно сказала:

— Да, я Эцуко.

Слишком поздно! Её пылающие щёки наверняка уже блестят от пота. Вид, небось, самый дурацкий! Она осыпала проклятьями своё отражение на пластиковой перегородке. Надзиратель бесцеремонно перебирал шариковые ручки на столе. Это он виноват, что голос отказывается ей повиноваться!

— Не волнуйтесь, — ободряюще сказал Такэо. — Здесь можно говорить, в общем, о чём угодно, нет почти никаких запретных тем. Наверное, вы испугались? Всё-таки место довольно-таки своеобразное.

— Да, пожалуй… — Она надула губы, и вдруг ей захотелось говорить быстро, как можно быстрее. Быстро-быстро, так чтобы этот противный надзиратель не успевал стенографировать. «Ну ладно, погоди!» — подумала она и попыталась сконцентрироваться.

— Знаете, ведь я вчера тоже сюда приходила. Однако мне отказали, якобы свидание не дают лицам, способным оказать дурное влияние на психическое состояние заключённого. Ну я стала огрызаться — мол, каким образом вы определяете, могу я оказать дурное влияние на психическое состояние или нет, никогда не слышала о том, что существуют подобные методики, а ведь я учусь на психологическом факультете. Тогда этот тип — он вроде бы начальник воспитательной службы — удалился куда-то, потом через полчаса снова появился и сказал, что мне, как лицу неспособному оказать дурное влияние на психическое состояние заключённого, свидание будет разрешено, но только завтра, потому что сегодня у вас другой посетитель. Вот я и пришла сегодня. Понятно? — Эцуко оглянулась, пытаясь оценить расстояние, которое пробежала, но её взгляду представилась только извилистая, запутанная колея.