Книга о музыке - Юлия Александровна Бедерова

каком-то интервью сказал, что «Андрей знает музыку лучше меня». Конечно, это не так. Тем не менее я достаточно неплохо ее знал и знаю сейчас, поскольку стараюсь посещать концерты, меня интересующие и объективно обещающие быть замечательными.

Интерес к музыке, с одной стороны, это дело наживное, с другой — человек должен в себе воспитывать желание развиваться. Многие наши друзья — замечательные литераторы, математики, художники — знают и любят музыку потому, что они ею интересуются. Каждый воспринимает и понимает ее по-своему. Я многого не знаю из того, что знают профессиональные музыканты, и многое слышу и понимаю не так, как они. Но важно иметь это пристрастие и, более того, воспитывать его в себе. Даже если папа с мамой у тебя не были музыкантами или большими любителями музыки.

Если ты слушаешь, читаешь, посещаешь, например, такие концерты, как выступления Владимира Юровского, где он много и замечательно рассказывает о музыке, ты начинаешь иначе слышать. В свое время я был увлечен музыкой Шумана, но когда я узнавал его биографию, какие-то подробности о его помрачении рассудка, о том, что мой любимый Виолончельный концерт написан как раз в последний период, когда Шуман метнулся из квартиры в сторону Рейна, взбежал на мост, бросился в реку (хорошо, что дело происходило во время масленичного карнавала и рыбаки его спасли), я начинал по-другому слушать эту музыку.

Моя система — это система бывшего артиллериста, усвоившего механику кумулятивного снаряда. Она заключается в том, что осколки разлетаются, разбрызгиваются в разные стороны. Если вас заинтересовала какая-то информация, вы находите в ней ссылку на другую информацию, продолжающую эту мысль, этот поток. Этот метод помогает заниматься самообразованием, саморазвитием, была бы воля.

Есть музыка, которую нужно слушать не один раз, чтобы услышать. Так, каждую вещь Альфреда Шнитке можно и нужно слушать многократно и не стесняться никаких добросовестных талантливых пояснений. Например, покойный Александр Ивашкин, виолончелист и музыковед, очень хорошо его музыку понимал и описывал. Или книга Ирины Барсовой о Малере — в ней есть сложный, специфический, сугубо музыковедческий разбор, но какие-то вещи вполне доступны любому, кто заинтересуется этой музыкой. Или великая книга Альберта Швейцера о Бахе — читая, ты понимаешь, что с чем связано. Интересно и важно обращать на это внимание. Вот, например, евангельский сюжет о солдатах, которые играют в кости, разыгрывают одежду Иисуса. Зная, как этот момент звучит в «Страстях по Иоанну» Баха, ты можешь попробовать это услышать.

Я иногда вспоминаю рассказ Юрия Петровича Любимова о том, как он своего, тогда еще отрока, сына Петю подвел к скульптуре Микеланджело в соборе Святого Петра и говорит: «Вот, Петя, это „Пьета“, смотри». Петя что-то буркнул, отошел, не задержавшись. «Тогда, — рассказывает Любимов, — я его взял за шкирку, вернул и сказал: „Нет, смотри!“»

Есть вещи, которые приходят не сразу. Я, например, трудно вживаюсь в музыку Брукнера, из симфоний Малера для меня самой трудной была Девятая, но когда я ее услышал в исполнении Теодора Курентзиса, я совершенно обомлел: какая светлая и доступная музыка, такая, что некуда деваться, она просто вливается в тебя грандиозным потоком переживаний. Я не могу сказать, что все сочинения Альфреда Шнитке я воспринимал всегда с первого захода, но он меня очень развивал, можно сказать снисходительно относясь к моим пробелам. Музыка требует работы над собой, но я знаю одно: спасение и единственная форма существования — это саморазвитие.

Это как горизонт, к которому все приближаешься, а он все отдаляется и отдаляется. Но надо идти, только в пути ты что-то по-настоящему постигаешь.

Музыка для меня — это самое существенное, что есть в искусстве, не говоря уже о том, что это самое надежное душевное прибежище во все моменты и во всех случаях жизни.

Не так давно я прочитал высказывание Стравинского о последних квартетах Бетховена, которые для меня являются, наверное, самыми важными музыкальными произведениями. Квартеты и последние сонаты Бетховена, начиная с «Хаммерклавира». Стравинский говорит, что эта музыка — грандиозное открытие в плане ощущения свободы. Выход за собственно музыкальные пределы, прорыв в такие сферы человеческого духа, которые были до этого даже непредставимы.

Музыка столько таит в себе красот и поучений. Можно случайно что-то включить, как недавно из телефона вдруг полились звуки Фортепианного трио Чайковского в исполнении Олега Кагана, Наташи Гутман и Рихтера. Ну что ты будешь делать! Музыка невероятная! И Лев Николаевич Толстой тоже плакал, слыша первые звуки темы.

Я могу любить одно исполнение, но ценить и другое. Есть эталонные исполнения, как Бах у Гленна Гульда. Но возьмите первую, до-мажорную прелюдию из «Хорошо темперированного клавира»: Гульд играет ее бесподобно, но почти стаккато. И послушайте, как ее играет Рихтер! Можно вспомнить, что все клавирные сочинения Баха написаны на религиозные темы. Первая прелюдия — это Благовещение. Это Болеслав Яворский, замечательный музыковед, когда-то открыл, сравнив темы прелюдий и фуг с темами кантат и «Страстей», которые имеют определенную сюжетику. Так что, как говорил Козьма Прутков, «обои хороши». Так и с Гульдом и Рихтером.

Как-то мы оказались во Флоренции вместе с Володей Мартыновым, Юровский дирижировал Девятой симфонией Бетховена. И тут Мартынов говорит, что если вы не слышали исполнение Фуртвенглера, то вы не жили. Я послушал — это было сумасшедшее, невообразимое исполнение. Бывает такое в музыке, когда возникает ощущение, что этого просто не может быть.

Музыка — это основа всего. Для меня, например, в кино музыка — это крылья. Даже если фильм идет без музыкального сопровождения, ритм и изобразительная пластика обязательно должны соответствовать музыкальному временному течению. Оно имеет первостепенное значение. Недаром же сказал классик: «Одной любви музыка уступает, но и любовь — мелодия».

С музыкой связаны лучшие образцы театра. Например, Мейерхольд ввел термин «музыкальный реализм», в концепции биомеханики для него был важен момент дансантности, музыкальности. На этом построены лучшие спектакли Юрия Петровича Любимова, Петра Наумовича Фоменко. Музыка была основой их спектаклей. Без Шнитке, Денисова, Буцко, потом Мартынова Любимов ни шагу не ступал. Он и мне в свое время рекомендовал Шнитке.

Или вспомните все картины Тарковского, в первую очередь «Зеркало»: абсолютное соответствие пластики изобразительной и музыкальной, по большому счету они и должны быть нераздельны.

А стихи? Невозможно не услышать, как Шостакович знал, любил, понимал литературу и глубоко ее чувствовал. В самых разнохарактерных вещах — от «Сатир» на стихи Саши Черного или «Стихотворений капитана Лебядкина» до трагических сонетов Микеланджело. Характер его музыки часто можно определить как «лирическая сатира». Такой сплав двух трудно соединимых вещей мы встречаем у Гоголя, иногда у Пушкина. В музыке — у Малера, у Шостаковича. То, как сплавлены ирония,