Скала Прощания - Тэд Уильямс

— Вот грядет огнетанцовщик, чтобы сбросить тебя в черную землю! — вопил Крексис. Император исполнил краткий танец радости.

— Мне не страшен меч, — произнес кукольный Узирис. — Меч не повредит того во мне, что есть Бог, того, что есть тишина и спокойствие. — Мириамели показалось, что она видит, как его неподвижный рот выговаривает эти слова.

— Ты можешь замолкнуть — вот тебе и тишина, и почитать Бога своего, будучи покойником — вот тебе и спокойствие, — победоносно воскликнул император, а огнетанцовщик начал размахивать мечом. Рев толпы, хохочущей и вопящей, стал еще громче, напоминая рычание гончих над загнанным зверем. Мириамель почувствовала головокружение, как будто охваченная внезапной лихорадкой. Ей стало страшно, и она быстро отошла от сцены.

Кадрах исчез.

Мириамель повернулась к стражнику, стоявшему по другую сторону. Тот, уловив ее вопросительный взгляд, повернулся в поисках Кадраха, но монаха нигде не было.

Поиски по всей таверне, проведенные Аспитисом и его людьми, не дали никаких результатов. Граф повел свой отряд обратно к «Облаку Эдны» по ветреным улицам, причем его разгневанное состояние отражали сердитые небеса. Он молчал весь долгий путь до корабля.

Рыбак Синетрис осмотрел вновь прибывшего с ног до головы. Незнакомец был на целую голову выше его, широк в плечах и насквозь пропитан дождем, который стучал по потолку лодочного сарая. Синетрис взвесил все за и против того, чтобы обойти незнакомца и разговаривать с ним, выбравшись наружу из тесного укрытия. Неудобства тут были налицо: погода была такой, что даже самые закаленные дрожали у огня и благодарили Господа за крышу над головой; кроме того это был собственный сарай Синетриса, и казалось крайне несправедливым, что он должен выходить на улицу, чтобы этот чужой человек мог рычать и чавкать и высасывать весь теплый воздух, в то время как рыбак будет дрожать снаружи под дождем.

Преимущества были так же бесспорно очевидны. Если Синетрис окажется снаружи, то он сможет спастись бегством, если этот запыхавшийся сумасшедший начнет покушаться на его жизнь.

— Не знаю, о чем вы говорите, святой отец. Сегодня никто вообще не выходит в море. Вы же видите, какая погода, — Синетрис показал на непроницаемую стену дождя, которую отбрасывал в сторону сильный ветер.

Священник посмотрел на него свирепо. Лицо огромного монаха, если он действительно был монахом, покраснело и пошло пятнами, а брови задергались. Странно, но Синетрису показалось, что монах отращивает бороду: его бакенбарды были длиннее, чем если бы их не брили целую неделю. Насколько было известно рыбаку, монахи-эйдониты не носили бород. Кроме того, этот принадлежал к северным варварам, судя по его риммерскому или какому там говору. Синетрис считал, что все, рожденные за рекой Гленивент, способны на любой ненормальный поступок. Пока он рассматривал клочковатые бакенбарды и обветренное лицо монаха, его нелестное мнение о пришельце становилось все более обоснованным. Он явно принадлежал к типу людей, с которыми нужно иметь как можно меньше дела.

— Мне кажется, рыбак, что ты меня не понимаешь, — прошипел монах, наклонившись к нему и нехорошо прищурившись. — Я, можно сказать, через ад прошел, чтобы добраться сюда. Мне сказали, что ты единственный, кто может выйти на лодке в такую погоду, — вот почему я тебе так много плачу. — Мясистая рука так плотно сжала руку Синетриса, что он взвизгнул от боли. — Превосходно. Обжуливай меня, грабь меня — мне все равно! Но я отправлюсь вниз вдоль побережья в Кванитупул, и уже устал просить отвезти меня туда. Понял?!

— Но м-м-можно же по суше! — пропищал Синетрис. — Эта погода не для воды…

— А сколько времени на это уйдет?

— День, ну, может, два. Недолго!

Хватка монаха стала жестче.

— Врешь, малявка! В такую погоду да на болотах — это займет у меня не меньше двух недель. Но ты-то надеешься, что я попробую, так? Думаешь, уйду и сгину где-нибудь в топях, да? — Нехорошая усмешка промелькнула на широком лице монаха.

— Нет, святой отец! Нет! Я бы такого никогда не пожелал святому человеку!

— Странно. Твои собратья-рыбаки рассказывают, что ты всех надуваешь, в том числе монахов и священников, — всех без разбору. Вот теперь у тебя есть возможность помочь Божьему человеку, и ты к тому же будешь вознагражден сверх меры.

Синетрис расплакался, разжалобив даже самого себя.

— Но ваше святейшество! Мы действительно не решаемся выходить в море в такую погоду! — Когда он это сказал, до него дошло, что он действительно впервые говорит правду, а не просто пытается набить цену. В такую погоду смелым может быть лишь дурак. Его мольба приобрела оттенок настоящего отчаяния. — Мы же утонем: и вы, святейший Божий слуга, и бедный Синетрис, трудолюбивый муж и отец семерых прекрасных детишек!

— Да нет у тебя детей, и мне будет жаль женщину, которая рискнет стать твоей женой. Разве ты не помнишь, что я поговорил с твоими товарищами-рыбаками? Ты та самая пена, которую меркантильный Пирруин отбросил от своих берегов. Ну, называй свою цену, черт подери. Мне нужно в Кванитупул как можно скорее!

Синетрис пошмыгал носом, чтобы дать себе возможность подумать. Обычная цена перевозки была один кинис, но для бурной погоды — а уж сегодня она была хуже некуда, — три или четыре киниса не будет слишком.

— Три золотых императора. — Он ждал взрыва ярости, но ничего подобного не последовало, и он было подумал, что весь летний заработок сможет получить за два дня. Затем он увидел, как розовое лицо придвигается к нему, и дыхание монаха обожгло его щеку.

— Ничтожный червь, — мягко произнес монах. — Есть же разница между простым грабежом и изнасилованием. Думаю, мне просто следует сложить тебя, как салфетку, и взять эту чертову лодку, оставив золотой император для твоей воображаемой вдовы и семи несуществующих ублюдков, а это больше, чем стоит твоя хлипкая лодчонка.

— Два золотых императора, ваше преосвященство? Один для моей вооб… вдовы, один — чтобы купить отпущение грехов для моей бедной души?

— Один, и ты прекрасно знаешь, что я тебе безбожно переплачиваю. И только потому, что тороплюсь. И мы отчаливаем сейчас же.

— Сейчас? Но лодка же не готова…

— Я за этим присмотрю. — Монах отпустил запястье Синетриса и сложил руки на своей широченной груди. — Ну, берись за дело!

— Но добрейший святой отец, где же мой золотой?

— Когда прибудем в Кванитупул. Не бойся обмана, в отличие от тебя, я же Божий человек. — Странный монах рассмеялся.

Синетрис, тихонько всхлипывая, пошел за веслами.

— Ты говорил, у тебя есть еще золото! — Чаристра, владелица таверны «Чаша Пелиппы» привычно изобразила отвращение. — Я обращалась с тобой, как с принцем, ты, жалкая болотная лягушка, а ты мне все наврал! Не нужно было верить грязному вранну!

Тиамак пытался сдержаться.

— Думаю, добрая леди, вы очень хорошо заработали на мне. По приезде я заплатил вам два золотых императора.