Национальный предрассудок - Коллектив авторов

в страну в прошлом веке пришли европейцы, оказалось, что они, как и три века назад, читают «Аве Мария» и «Патер Ностер». Братство, способное бросить вызов Партии, – это братство любви, а не прелюбодеяния в Беркшире и уж тем более не серная кислота, которую выплескивают детям в лицо. И люди, которые любят распятого Бога, никогда не сочтут пытку всемогущей.

Вот видите, как взволновала меня Ваша книга, раз я рискнул прочесть Вам проповедь. <…>

* * *

Грэму Грину

27 марта 1950

Дорогой Грэм,

спасибо огромное за «Министерство страха» и «Путешествие без карты». Свой экземпляр «Путешествия» я потерял, и оно выветрилось у меня из памяти. Обе книги немедленно перечитаю. Поймал себя на том, что последнее время полюбил перечитывать – особенно написанное Вами. С гордостью взираю на целую полку Ваших книг с дарственной надписью.

Вот видите, папа Вас проклял – проклятие чуть ли не именное, а? «Ожесточенные и аморальные книги, скрытые под мишурой эстетики». Суровые слова.

Жду не дождусь рассказа о Ваших бостонских злоключениях. <…>

…Вы меня не узна́ете. Сижу на диете доктора Галлера и весь усох. Стал очень похож на Минти – мне всегда казалось, что мы с ним на одно лицо.

Всегда Ваш Ивлин

Кстати, о перечитывании. Перечитал «Брайдсхед»[684] и пришел в ужас. Оправданий найдется немало: спешка, казармы, затемнение, – но для мирного времени книга не годится. А вот сюжет, по-моему, отличный. Летом сяду переписывать.

* * *

Грэму Грину

27 июля 1950

По возвращении обнаружил Ваш трогательный подарок – «Третьего человека»[685]. Прочту с огромным любопытством, хотя пьеса мне вряд ли понравится так же, как понравилась книга или фильм. Пожалуйста, не бросайте «Брайдсхед» – уверен, у Вас получится отличный фильм. И не подумайте, что я буду придираться. Я придираюсь к стряпне, теологии, одежде, грамматике и собакам.

И.

* * *

Грэму Грину

18 августа 1951

Дорогой Грэм,

большое спасибо за «Конец одной любовной связи»[686] – сегодня получил. Не знаю, показывал ли Вам Кэремен мою рецензию. Сквозь сдержанный стиль просматривается огромное восхищение Вашей книгой. Надеюсь – нет, не сомневаюсь, – она будет иметь успех.

В конце следующей недели Лаура увозит детей, и я почти месяц буду один. Могу ли надеяться, что Вы скрасите мое одиночество? Обуреваемый воспоминаниями о военном времени, пишу нескончаемый роман из армейской жизни. Очень, кстати говоря, вдохновился, когда прочел, что, по мнению Бендрикса[687], 1000 слов в день – результат неплохой. Когда-то мне удавалось писать и 3000 слов в день, да и теперь довожу иной раз счет до 1200. Впрочем, Бендрикс, подозреваю, пишет лучше меня.

В Америке, когда человека посвящают в духовный сан, он получает предложение от страховой компании застраховаться на случай лишения сана. Что ж, в этом, судя по всему, есть смысл.

Ронни Нокс[688] предлагает Вам сюжет: благородный священник берет на себя чужие грехи, чтобы помочь нуждающимся.

Так приезжайте же, если лежит душа.

Всегда Ваш Ивлин

* * *

Грэму Грину

Пепельная среда, 27 февраля 1952

Дорогой Грэм,

<…> жаль, что наш с Вами февраль на Капри не состоялся. С Рождества меня преследуют такие сильные боли, что еду погреть старые кости в другое место (На Сицилию. – А. Л.). Не удивился, когда прочел в газетах о Ваших сайгонских злоключениях. Сами виноваты – не надо было признаваться в своем красном прошлом. Прочел, как вы разнесли в пух и прах американскую разведку. Эти шпионы, надо полагать, обнаружили у Вас «волчий билет»[689]. Признавайтесь.

Ни минуты не сомневаюсь, что Ваш текст ужасно извратили. Говорить по душам с журналистами – безумие. Американцы конечно же трусы. Они, почти все, потомки негодяев, которые из страха перед военной службой сбежали от своих законных монархов. Хорошо, что Вы вбили им это в голову. Но какой-то безумный репортер заявил, что Вы сказали, будто католическая вера запрещает правителю нанимать шпионов для выявления потенциальных бунтарей. За такое и под суд отдать могут. Этот же репортер написал, что, на Ваш взгляд, демократия совместима с католицизмом. Такая точка зрения, может, и не подсудна, но очень вредна.

Кончил книгу, которую писал[690]. Не получилась. Разумеется, все писатели пишут плохие книги, но сейчас, именно в это время, мне обидно. В ней есть несколько отличных фарсовых сцен – но только на первых страницах. Дальше – скучно. Что ж, такой была война. <…>

* * *

Грэму Грину

7 октября 1952

Дорогой Грэм,

Ваше письмо очень меня согрело. Спасибо большое.

Когда Вы возвращаетесь? Что-то давно мы не виделись.

Завершается сорок девятый год моей жизни. А Ваш только начинается. Говорят, впереди – критический период, который скажется на всей последующей жизни. Это был год дружеских потерь. И не из-за смертей, а из-за жизненных передряг. Наша с Вами дружба началась довольно поздно. Дай Бог, чтобы продолжалась.

Пожалуйста, оставьте мне билеты на Вашу премьеру. Буду громко аплодировать и кричать: «Автора!»

Не скрою от Вас, мне показали Ваше письмо про Чаплина в «Нью стейтсмен»[691].

Если Кэтрин еще на Капри, большой ей от меня привет.

И.

* * *

Грэму Грину

2 мая 1954

Дорогой Грэм,

с тех пор как Вы показали мне письмо Великих Инквизиторов[692], мое негодование только растет. Письмо это столь же бессмысленно, сколь и несправедливо – злостное извращение благородной книги.

Вы хотите, чтобы почитатели «Силы и славы» подняли свой голос в защиту романа? Я готов и буду рад. Не думаю, впрочем, чтобы в Вашем положении следовало бы (следует?) прибегать к подобным мерам. Знаю, у Вас есть самые лучшие духовные наставники; мне же, человеку непосвященному, казалось бы, что сейчас слово за инквизиторами. Вы ведь не обращались в Церковь за одобрением. Их дело рекомендовать внести в роман изменения и тем самым выставить самих себя на посмешище. На то, чтобы написать свое первое письмо, у них ушло четырнадцать лет. У Вас на ответ уйти должно столько же.

Но если Вам кажется, что публичный протест все же необходим, можете на меня рассчитывать.

Всегда Ваш Ивлин

* * *

Грэму Грину

3 января 1961

Дорогой Грэм,

мне прислали сигнальный экземпляр «Ценой потери», и я прочел роман с огромным интересом. Я мог бы многое сказать о великолепном описании лепрозория, а также о том, с каким блеском Вы решаете проблему диалога на четырех языках. Особенно мне понравилась проповедь отца-настоятеля. Но рецензировать роман я не буду, за что прошу меня извинить.

Конечно, я знаю, как вредно отождествлять вымышленные персонажи с их автором, но <…> этот роман дает ясно понять,