Преступники. Факел сатаны - Анатолий Алексеевич Безуглов

доверьтесь им, следуйте за ними, не рассуждая и не анализируя поступки, и вы познаете блаженство сладострастия, счастье любви.

Первым протянул руки ко мне Саз. Увидев их, я подумала: «Неужели очередной обман?» Ведь меня так часто обнимали и ни разу…, но голос тут же решительно прервал мои мысли. «Я же говорил: не думать, не размышлять, а действовать!» Больше я ничего не слышала, никого не видела, ни о чем не думала. Я предавалась чувствам, которые до того дремали в моей душе и плоти… Начав с легких объятий и нежных поцелуев, наши тела все больше и больше переплетались, образуя причудливые узоры. Мои руки то сильно прижимали его мускулистую грудь к моей, то ласкали его щеки, шею, смоль шевелюры, то уходили куда–то вниз, скользя по позвонкам… Мои уста сливались с его устами, потом касались его набухших, словно почки, сосков или, подобно бисеру, рассыпались по всему телу Саза. Даже его пятки и те казались мне сладкими. Я почувствовала, как заалели мочки моих ушей, как напряглись мышцы, словно струны, участился пульс, большие половые губы увлажнились и раскрылись, заявляя о своей готовности принять дорогого гостя… Но Саз не торопился.

Не знаю, как получилось, но хорошо помню, что в тот самый момент, когда моя правая рука коснулась горящей от нетерпения головки его упругого члена, а пылающий язык Саза скользнул по напряженному до предела клитору, по всему моему телу пробежал мощный электрический разряд и мучительно сладкие спазмы разлились по всему телу, не оставляя в покое ни одной клеточки. Вот она, долгожданная вершина блаженства… Ради такого счастья можно и умереть. Но почему медлит Саз? О Ужас! Там, внизу, я увидела летящих на красных лошадях, размахивающих на солнце саблями и что–то громко горланящих, одетых в красные бурки с детства знакомых по кинофильмам и портретам людей, но кто они конкретно, почему–то никак не могла понять.

А за ними, чеканя шаг, с автоматами наперевес спешат, стараясь не отставать от своих «товарищей – командиров» кремлевские курсанты, что охраняют мертвого В. И. Ленина от его живых почитателей. Но только шинели у большинства курсантов почему–то не красные, а серые…

– Зачем они…

Но не успела я закончить фразу, как появился на разгоряченном коне комиссар в красной кожанке и, размахивая огромным наганом, заорал:

– По врагу народа, изменившей делу коммунизма, – огонь!

Раздались выстрелы. Услышав их, я закричала… Но команды и залпы следовали один за другим. Истекая кровью, я попробовала взмахнуть руками–крыльями… Но, увы… Саз, до того круживший надо мной, смотрел на меня с любовью (значит, он тоже испытал сладострастие или только надеялся получить его?), с жалостью (понимал, что на этот раз мне не удастся улететь в царство небесное) и с упреком (потому что вместо того, что продолжать кайф, я вновь стала рассуждать, в результате чего чуткие приборы землян тут же запеленговали меня и бросили испытанные силы, чтобы вернуть и покарать за попытку стать счастливой).

Из моих глаз катились кровавые слезы, глядя на которые рыдающий Саз поднимался все выше и выше. А на прощанье он сказал:

– Дорогая Анна! Я вернусь, обязательно вернусь на Землю за тобой. Мы будем вместе. Впереди у нас – большая любовь!

И тут послышался женский (откуда?) голос:

– Лайма… Лайма… Вставай!

Скорее подсознательно я повернулась к стенке, где обычно лежал Аркадий. Но его не было. Не успев испугаться, я вспомнила, что Аркадий не ночевал дома, что он на конеферме снимает роды кобылы. В это время раз или два кто–то рванул дверь в нашу комнату, и чуть спустя снова послышался голос тети Вали – хозяйки Дома колхозника.

Я встала, распахнула окно и увидела человек пять–шесть людей, которые что–то непонятное делали, кому–то что–то кричали. И вдруг я услышал: «Аркадий Алексеевич, хватайте! Держитесь!» «Неужели и в самом деле случилось что с Аркадием?» – подумала я и, накинув халат, в тапочках на босу ногу выбежала во двор… И увидела, о боже, – там, где вчера стоял деревянный туалет, сейчас лежала груда старых досок, а в яме по горло в дерьме, с перепачканным лицом находился Аркадий.

Мне стало дурно. Я потеряла сознание…

Очнулась у себя в комнате, в постели… Рядом сидела тетя Валя, сменившая недавно уехавшего врача. Хозяйка неказистой деревенской гостиницы поведала, как все произошло и добавила, что отказавшись от завтрака, Аркадий вновь оседлал своего жеребца и поехал на конеферму – завтра там будут обожаемые им скачки. Он безумно любит лошадей.

Тетя Валя передала мне записку: «Не волнуйся, ночевать буду на конеферме, завтра – скачки. Если хочешь – приезжай. Целую, твой Аркадий».

«Молодец, что уехал. А вот с поцелуем мог бы на этот раз и воздержаться», – про себя подумала я, – а вслух сказала:

– Но я же сегодня выступаю по областному телевидению.

– А он знает? – поинтересовалась тетя Валя.

И только тут я вспомнила, что про телестудию ничего ему не говорила. Да и когда? Посмотрела на часы: было уже пятнадцать ноль–ноль. Скоро приедет за мной машина. Надо собираться.

Тетя Валя предложила обед. Я отказалась – никакого аппетита: перед глазами стоял Аркадий, с которого стекало говно. Опять затошнило. Чего доброго, будет тошнить и во время передачи. Хорошо, что не прямой эфир.

Не успела я навести макияж, как раздался стук в дверь. Да, это был шофер. Внизу у подъезда ожидала черная обкомовская «Волга». Через час мы были на студии. Все участники «круглого стола» собрались. Меня представили режиссеру, а он, в свою очередь, познакомил с другими участниками передачи: это были секретарь обкома партии по идеологии Вилен (что означает сокращенно Владимир Ильич Ленин) Данилович Лобов, директор местного драмтеатра Николай Ефимович Шадрин и совсем молодой модный поэт Юрий Фокин, стихи которого я читала в журнале «Юность». Тема нашего разговора: «Герои нашего времени в зеркале искусств».

После небольшой разминки начали запись. Длилась она часа три, останется же для эфира минут двадцать – не больше. Покажут в среду. Посмотрю и тогда оценю себя и других.

После записи нас пригласили в кабинет директора телестудии. Угостили кофе и пирожными. Вилен Данилович делал мне комплименты один за другим. Предложил даже пост главного режиссера местного театра. И что удивительно: директор театра стал на полном серьезе меня упрашивать занять эту должность. Бред да и только – они видят меня первый раз, не знают, на что способна, и с таким предложением? Какой из меня главреж? Когда вышли на улицу, мне показали на машину