Костры амбиций - Том Вулф

— Это было… в последний раз, когда я приходил к ней в ту квартирку. В день выхода первой статьи в «Сити лайт». Когда еще тот бугай, тот чудовищный хасид к нам вломился.

— Ух ты, — вырвалось у Куигли. Лицо его расплылось в улыбке. — Ты усек, Томми?

— Нет, — сказал Киллиан.

— А я — да. Может, я и ошибаюсь, но думаю, я его раскусил.

— Кого?

— Да этого шустрого сукина сына, — сказал Куигли.

— Ты о чем, вообще, говоришь-то?

— Потом объясню, — не переставая ухмыляться, бросил Куигли. — А сейчас иду прямо туда.

Он вышел из комнаты и чуть не бегом бросился по коридору.

— Что он затеял? — спросил Шерман.

— Не совсем понятно, — ответил Киллиан.

— Куда он пошел?

— Не знаю. Я даю ему возможность действовать по своему усмотрению. У Куигли природный нюх.

На столе Киллиана зазвонил телефон, и в селекторе раздался голос секретарши:

— Мистер Фицгиббон по три ноль.

— Беру, — сказал Киллиан и поднял трубку. — Алло, Берни?

Киллиан слушал, глядя вниз, но временами вскидывая глаза на Шермана. Что-то записал. Шерман почувствовал, что его сердце начинает учащенно биться.

— Из каких таких соображений? — проговорил Киллиан. Послушал немного еще. — Бодяга это, ты же знаешь… Ага, в общем-то, я… я… Что?! А в чьей секции?.. Уммм-хммм… — После небольшой паузы он сказал: — Да, он там будет. — Киллиан проговорил это, глядя на Шермана. — О'кей, спасибо, Берни.

Киллиан повесил трубку и обратился к Шерману.

— Н-да… большое жюри вынесло решение привлечь вас к суду. Она вас подставила.

— Он так вам и сказал?

— Нет. Он не имеет права сообщать о том, что происходило на заседании большого жюри. Но он вложил это в подтекст.

— Что это значит? Что теперь будет?

— Первым делом будет то, что завтра утром окружной прокурор потребует, чтобы суд повысил сумму залога.

— Повысил сумму залога? Как же это можно?

— Это делается из тех соображений, что, поскольку обвинение поддержано, у вас появляется более сильная мотивация уклониться от явки в суд.

— Но это же абсурд!

— Конечно, но они собираются поступить именно так, и вам надлежит при этом присутствовать.

До Шермана постепенно начал доходить ужасный смысл сказанного.

— Сколько они запросят?

— Берни не знает, но, видимо, много. Полмиллиона. По меньшей мере четверть миллиона. Какую-нибудь совершенно дикую сумму. Это все Вейсс — накручивает заголовки, накручивает голоса черных избирателей.

— Но… они и вправду могут установить такой высокий залог?

— Зависит от судьи. Председательствовать будет Ковитский — он у них еще и главный по надзору за большим жюри. Ковитский — крепкий орешек. С ним у вас хотя бы какой-то шанс есть.

— Но если они повысят залог — сколько мне дадут времени, чтобы собрать деньги?

— Времени? Да как соберете, так и выпустят.

— Выпустят? — Ужасная догадка. — Что значит выпустят?

— Выпустят из-под стражи.

— Но зачем меня нужно брать под стражу?

— Ну, с момента, когда установлен новый залог, вы под стражей до тех пор, пока он не внесен, если вы не внесете его немедленно.

— Минуточку, Томми. Уж не хотите ли вы сказать, что если мне завтра утром повысят залог, меня возьмут под стражу сразу же, как только утвердят новую сумму?

— Ну да. Но вы не спешите с выводами.

— То есть меня возьмут прямо там, в зале суда?

— Да, если… да вы не…

— Возьмут и поместят — куда?

— Ну, в следственный изолятор в Бронксе, по-видимому. Но дело в том, что…

Шерман сидел и тряс головой… Ощущение у него было такое, будто воспалились мозговые оболочки.

— Это выше моих сил, Томми.

— Зачем же сразу предполагать худшее! Мы еще многое можем сделать.

Шерман, продолжая трясти головой:

— Никаким способом я не могу за нынешний вечер собрать полмиллиона и сложить в мешок.

— Я же ни о чем подобном не говорю. Что вы в самом-то деле! Там же все-таки будет слушание. Судья должен будет выслушать аргументы сторон. У нас есть сильные доводы.

— Да, конечно, — отозвался Шерман. — Но вы ведь сами говорили, что это политический футбол. — Он сидел понурившись и мотал головой. — Боже мой, Томми, это выше моих сил.

* * *

Рэй Андриутти наворачивал сосиски, запивая их кофейной бурдой, а Джимми Коуфи, говоря с кем-то по телефону об очередной бодяге, в которой ему предстояло разбираться, вздымал кверху огромный надкушенный бутерброд с ростбифом и размахивал им как дирижерской палочкой. Крамер голода не чувствовал. Он внимательно читал статью в «Сити лайт». Статья его захватила. Подумать только: любовное гнездышко с пониженной квартплатой — 331 доллар в месяц. Это разоблачение на самом деле ни в ту, ни в другую сторону на ход дела не влияло. Мария Раскин, конечно, уже не выглядит той трогательной милашкой, которая всех покорила на заседании большого жюри, но полезным свидетелем она все равно остается. И когда она исполнит свой «шуумановский» дуэт с Роландом Обэрном, Крамер в два счета упрячет этого Шермана Мак-Коя в кутузку. Любовное гнездышко, пониженная квартплата, 331 доллар в месяц. А что, если взять да позвонить мистеру Хиллигу Уинтеру? Почему бы и нет? В любом случае его следует допросить… проверить, вдруг он сообщит какие-либо дополнительные подробности об отношениях Марии Раскин и Шермана Мак-Коя в связи… в связи с любовным гнездышком с пониженной квартплатой 331 доллар в месяц.

* * *

Шерман вышел из гостиной в холл, прислушиваясь к звуку собственных шагов по торжественному зеленому мрамору. Затем он повернул и, так же вслушиваясь, пошел в библиотеку. Только одна лампа — около кресла в библиотеке — оставалась еще не включенной. Теперь он включил и ее. Вся квартира, оба этажа, сияла огнями и пульсировала тишиной. Сердце панически колотилось. Под стражу… Завтра они опять засадят его — туда. Хотелось крикнуть, позвать кого-то, но во всей огромной квартире не было никого, кто бы его услышал; да и вне квартиры тоже.

Он подумал о ноже. Рассуждая отвлеченно, это инструмент стальной надежности — длинный кухонный нож. Но затем он попытался представить себе его в действии. Куда он его воткнет? Сможет ли выдержать? Вдруг только напустит кровищи и этим все ограничится? Выброситься из окна. Сколько отсюда лететь до мостовой? Секунды… нескончаемые секунды… лететь и думать — о чем? О том, как это повлияет на Кэмпбелл, о том, что он избрал выход, к которому прибегают трусы? И потом — насколько это у него всерьез? Или он нарочно предается суеверным измышлениям — мол, вообразив худшее, он сможет выдержать то, что произойдет, когда его снова бросят… снова туда? Нет, он этого не выдержит.