Русская революция. Книга 2. Большевики в борьбе за власть. 1917—1918 - Ричард Пайпс

В литературе, которую она щедро субсидировала тогда — а в известной мере поддерживает и сегодня, четверть века спустя, — чекисты изображаются героями революции, выполняющими трудную и неблагодарную работу, сохраняя при этом высокие моральные убеждения. Типичный чекист предстает обычно на страницах таких произведений как личность, действующая решительно и бескомпромиссно и вместе с тем глубоко и тонко чувствующая, как некий духовный титан, обладающий редким мужеством и дисциплиной, которые необходимы, чтобы, подавляя в себе врожденную гуманность, осуществлять миссию, жизненно важную для всего человечества. Немногие оказываются достойными работать в ЧК. Читая все это, нельзя не вспомнить речь, произнесенную в 1943 году Гиммлером перед эсэсовскими офицерами, в которой он называет их высшим племенем, ибо, уничтожая тысячи евреев, они сумели подняться выше обычных представлений о благопристойности. Такого рода суждения нужны, чтобы создавать впечатление, что террор более тягостен для его исполнителей, нежели жертв[276].

Как это было на самом деле, какие люди в действительности шли работать в ЧК, можно судить по признаниям чекистов, которые сами перебегали к белым или были захвачены ими в плен.

Как обычно осуществлялись аресты и казни заложников, подробно описал бывший чекист Ф.Другов95. По его словам, вначале у ЧК не было единого метода: людей выбирали в качестве заложников потому, что они занимали важные посты при царизме (особенно в жандармском корпусе), были офицерами царской армии, владели собственностью или критиковали новый режим. Если происходили события, которые, по мнению местного ЧК, требовали «применения массового террора», произвольное число таких заложников выводили из камер и расстреливали. Есть данные, подтверждающие это свидетельство Другова. В октябре 1918 года в Пятигорске, где жили, выйдя в отставку, многие видные деятели прежнего режима, в ответ на убийство нескольких советских руководителей, ЧК расстреляла 59 заложников. В опубликованном списке жертв (где не было указано ни имен, ни отчеств) оказались: генерал Н.В.Рузский, сыгравший важную роль при отречении Николая II, С.В.Рухлов, бывший в годы войны министром транспорта, и шесть представителей аристократических фамилий. Остальные были главным образом генералами и полковниками царской армии, — плюс еще небольшая группа людей, среди которых упоминается, например, женщина, обозначенная просто как «дочь полковника»96.

Более систематический подход в обращении с заложниками был выработан летом 1919 года в связи с продвижением к Москве Деникина и необходимостью эвакуировать заключенных, которые могли попасть в руки к белогвардейцам. В этот момент, по свидетельству Другова, в тюрьмах советской России находилось 12000 заложников. Дзержинский отдал своим сотрудникам распоряжение выработать принципы очередности, в которой, если возникнет такая нужда, следовало расстреливать этих людей. С помощью некоего доктора Кедрова Лацис и его сотрудники разделили заложников на семь категорий. Главным критерием этой классификации была состоятельность пленников. К седьмой категории были отнесены самые богатые и те, кто занимал высокие посты в царской полиции. Этих надлежало расстреливать в первую очередь.

В отличие от массового уничтожения евреев нацистами, о котором мы знаем почти все в самых ужасающих подробностях, даже общая картина массовых убийств, организованных коммунистами в 1918–1920 годы, остается во многом неясной. Печать нередко сообщала о казнях, но производились они всегда втайне. Наиболее полную информацию об этом можно почерпнуть в обзорах немецких журналистов, работавших в России, в особенности тех, что печатались в берлинской «Lokalanzeiger» вопреки давлению немецкого министерства иностранных дел. Вот выдержка из одной из таких статей, перепечатанных лондонской «Таймс»: «Подробности этих массовых ночных казней сохраняются в тайне. Говорят, что на Петровской площади, залитой ярким светом дуговых ламп, все время стоит наготове взвод советских солдат, ожидая прибытия жертв из большой тюрьмы. Они не тратят времени даром и не выказывают никакой жалости. Всякого, кто по собственной воле не идет к месту казни и не занимает указанное ему место в шеренге тех, кого будут казнить, волокут туда волоком». Это весьма напоминает свидетельства тех, кто прошел через нацистские лагеря смерти. А вот что пишет тот же корреспондент об исполнителях казней: «Рассказывают, что некоторые матросы, которые участвуют в казнях почти каждую ночь, уже пристрастились к этому занятию, и казни стали для них необходимы, как морфий для морфиниста. Они занимаются этим добровольно и не могут заснуть, пока кого-нибудь не расстреляют». Ни до, ни после расстрела семьям жертв ничего не сообщали[277].

Самые страшные зверства совершались в некоторых местных ЧК, которые действовали без надзора центральных органов и не боялись, что об их делах поведают миру иностранные дипломаты или журналисты. Существует подробное описание работы киевской ЧК в 1919 году, сделанное со слов ее сотрудника М.И.Белеросова — в прошлом студента-правоведа и офицера царской армии, — который давал показания следователям генерала Деникина97.

Как рассказал Белеросов, вначале (осенью и зимой 1918–1919 годов) киевские чекисты без устали «развлекались» грабежами, вымогательствами и изнасилованиями. Три четверти из них составляли евреи, в основном откровенные подонки, непригодные ни к какому другому делу, утратившие всякою связь с еврейской общиной, однако старавшиеся щадить евреев[278]. За этим периодом красного террора в Киеве, который Белеросов называет фазой «кустарного производства», последовал в результате давления Москвы «фабричный» период. В пору своего расцвета, летом 1919 года, прежде чем город был занят белыми, киевская ЧК насчитывала 300 гражданских служащих и около 500 под ружьем.