Несостоявшийся император Федор Алексеевич - Андрей Богданов

При всех хоромах царской семьи имелись, разумеется, сады, кроме общего сада у Золотой палаты и висячего Набережного сада площадью около 1,2 квадратного километра, со 109 окнами по фасаду. Федор Алексеевич в 1681 г. построил в нем проточный пруд 10 на 8 метров и соорудил еще один висячий сад площадью более 350 квадратных метров со своим прудом, водовзводной башней и беседкой.

Царь не обольщался мечтой, что его тетки и единоутробные сестры-царевны (по матери Милославские) будут гулять здесь под ручку с царицей Наталией Кирилловной (урожденной Нарышкиной) и ее отпрысками, и потому построил для тех и других еще по отдельному саду, а при комнатах своего крестника царевича Петра — Потешную площадку, снабженную потешным шатром, потешной избой, рундуком с рогатками (пехотным ограждением), пушками и прочим воинским снаряжением. Собственный Новый деревянный Верхний сад Федора Алексеевича (с 1679 г.) имел 137 столпов с капителями, 15 решеток и 10 больших дверей (для изменения объемов), был украшен резьбой и росписью. По заказу государя придворный живописец Питер Энглес украсил «преспективным письмом» (живописью с прямой перспективой) и Нижний Набережный сад[92].

Живопись была неотъемлемой частью царского окружения. Даже обычные игрушки Федора Алексеевича украшали такие замечательные живописцы и иконописцы, как Иван Безмин, Богдан Салтанов, Петр Афанасьев, Филипп Павлов, Дорофей Ермолаев, Никифор Бовыкин и др. С картинами малолетний царевич Федор встречался на каждом шагу: их писали и знаменитые иконописцы Симон Ушаков и Карп Золотарев, и царские иноземные мастера, картины и офорты закупались в Овощном ряду (на Красной площади), куда их везли купцы из всех стран. На столах царевича Богдан Салтанов живописал притчу о царе Константине, советующую хранить благочестие и уважать «своих рабов воинов» (1675), а также «притчи царя Соломона» (1676)[93].

Назидательные и познавательные картины с юности Федора вошли во дворец — и именно ему суждено было стать главным меценатом новой «перспективной» живописи в России. Царевич, а затем царь умел ценить труд своих художников; он сам был знаком с рисованием и живописью не понаслышке, заказывая в хоромы разнообразные краски и горшочки для их разведения[94].

Возмужав, Федор Алексеевич украшал живописными полотнами буквально все. В новопостроенную Голгофу Богдан Салтанов написал «Сошествие во ад», «Воскресение», «Вознесение» и «Явление Христа Марии Магдалине» (1679). Он же с Иваном Безминым, Иваном Мировским, Никифором Бовыкиным, мастерами и учениками расписали дворцовый фасад (1678–1679), холщовые «вставни» в каменных палатах, стены и потолки (по холсту в 800 аршин, аршин = 0,711 м) в семи комнатах нового царского дворца, в Крестовой палате патриарха и всех помещениях царевен, в трех комнатах в Новом потешном дворце. Уже в 1677–1678 гг. на Боярской площадке у Постельного крыльца, где всегда толпились ждавшие новостей придворные, стояла большая аллегорическая картина «Видение царя Константина, когда ему явился крест в облаках на небе».

Основными темами картин, как следовало из учения Симеона Полоцкого, были назидательные притчи. Например, Питер Энглес писал для хором царицы Агафьи Симеоновны — первой супруги Федора Алексеевича — «притчи из Библии, из разных книг славянских и латинских», в частности — Давид благословляет Соломона, царица Савская перед Соломоном, брак царя Соломона, Идолопоклонение, притча пророка Изекии, Христос с учителями. Новые сюжеты понадобились для стен бывшего Приказа тайных дел; 63 аршина заняло изображение небесного свода с планетами и звездами (Салтанов — 1677 и Безмин — 1680) и т. д.[95].

Федор Алексеевич бережно хранил портреты отца, матери и царевича Алексея; в свою очередь его персоны были высокой наградой приближенным. В богатом портретном собрании боярина князя В.В. Голицына, например, было четыре разных персоны государя. Нельзя сказать, чтобы на сохранившихся портретах Федор Алексеевич выглядел болезненным юношей — скорее наоборот, его лицо выражает целеустремленность, энергию и даже веселость[96].

С живописью у маленького царевича Федора было связано и зарождение любви к книге. Он знакомился с живописным «Душевным лекарством» (1670), в 1672 г. «иконописец Петр Афанасьев писал царевичу две потешные книги: люди с боем»; в 1675 г. «иконописец Иван Филатов писал царевичу потешную книгу»[97]. Иллюстрации помогали изучать родословие (от римских кесарей) и геральдику, титулатуру русских государей и земель, их соседей, а также дипломатию в «Титулярнике» (1672), историю России в «Книге о избрании на превысочайший престол великого Российского царствия» первого Романова, составленной в Посольском приказе.

Оригинальные «История о царях и великих князьях земли Русской» и «Родословие великих князей и царей российских» Петра Долгого и Федора Грибоедова соседствовали в изучении истории с традиционными летописями. Федор Алексеевич, очевидно, был хорошо знаком со знаменитым Лицевым сводом — крупнейшей русской иллюстрированной летописью, хранившейся в Оружейном приказе. В 1671 г. для свода было сделано особое «логалище», а уже весной 1677 г. указом царя Федора Алексеевича рукопись была тщательно реставрирована. В 1679 и 1680 гг. новые царские и царевнины палаты расписывались «притчами» по образцам иллюстраций свода. Работы выполнялись Карпом Золотаревым, Салтановым, Безминым и Энглесом. Молодой царь сумел даже возвратить часть листов, изъятую из рукописи свода патриархом Никоном, и перед смертью имел полный памятник в «комнате-книгохранилище», но при его преемниках драгоценные листы были почти целиком растащены[98].

Сумел Федор Алексеевич оценить и переводы, выполненные под руководством A.C. Матвеева в Посольском приказе, особенно «Хрисмологион» и «Василиологион», развивающие концепцию последовательной смены четырех монархий и толкующие о причинах возвышения и падения царств в зависимости от качеств государей. В его личной библиотеке, которая, к сожалению, описана была только после смерти государя (275 книг)[99], наряду с упомянутыми сочинениями, русскими летописями, Степенной книгой, хронографами и «историями», были киевский «Синопсис», исторические труды знаменитого Матвея Стрыйковского и др. западных авторов (на латинском и польском языках), оказавших значительное влияние на формирование новых представлений о тематике, задачах, методологии и приемах историографии, о самом ее значении. Федор Алексеевич пришел к выводу, что «народ российский исстари наипаче склонен был к воинским делам и оружию, нежели к свободным учениям, и для того лишен был учения исторического», а его «повести и летописцы» были «несовершенным описанием и не по обычаю историческому; притом и не согласуются между собою вовсе те летописцы».