Врагу не пожелаешь - Надежда Швец

перетекающие и на вытянутую морду с зелеными камнями глаз.

Камень… слишком много камня. Кровь Зверя очень разбавлена, я и сам был рожден обычной женщиной, но большая часть моей ипостаси состоит из металла. В общине Добронравова совсем отреклись от богов, что делает их почти идентичными людям.

И это недоразумение надеялось получить ее?

Глаза заволокло убийственной, искрящей яростью.

Играл я с ним недолго, лишь красовался перед девчонкой. Хотел лишний раз подчеркнуть, насколько хреново папаша выбрал ей жениха. И какое сокровище ей достанется в итоге.

Хруст костей под моими лапами, алые потоки крови, окрасившие собой все пространство, и зеленые камни, закатывающиеся так, что видно белки глаз.

Я хочу сделать последний рывок, отобрать не только самку, но и жизнь. Меня оттягивает назад Лисогорский, рычит:

— Хватит, Свят, довольно. Он итак уже признал поражение.

А мне мало, хочу добить. Размазать по стене, сломать хребет.

Когда пелена спадает с моих глаз, слышу горькие рыдания Елисавы. Она бьется в истерике, хрипит и задыхается. Кричит, что я мразь. Неужели не понимает, что мое появление — главный подарок в ее жизни?

— Ненавижу тебя, ублюдок! — врезается в уши ее крик.

Пусть. Ненависть тоже хорошо, гораздо лучше безразличия.

Огнедар пытается присмирить дочь, встряхивает и зажимает рот.

— Руки убери, — рычу старому хрену.

— Но…

— УБЕРИ РУКИ ОТ МОЕЙ ЖЕНЩИНЫ.

_______________________________________________________________________________

Дорогие читатели! Хочу напомнить о том, что лучшая поддержка для автора — это ваш отклик в виде комментариев и лайков:)

12 часть. Свят

Воспоминания хлещут мощной лавиной, сбивая все на своем пути. Я наконец ощущаю себя в этой тьме, понимаю, кто я.

В непроглядной темноте появляется лучик света. Выглядит это так, словно внутрь черного ящика кто-то запустил светлячка. Я вглядываюсь в каплю света, пытаюсь понять ее происхождение. За долю секунды до меня доходит, что это не просто свет, а влага. Вода? Нет, вода не имеет цвета и бликов, а это… Расплавленное золото?

Не успеваю сообразить, как начинается настоящий дождь. Горячий, с привкусом горечи. Столько в нем боли, что становится не по себе.

А я наконец слышу голос, но так отдаленно, что возникает предположение — меня завернули в какую-то ватную хреновину.

— Он дышит, ты же видишь. Он справится.

Судя по сомнению, что я слышу, в это верят не особо.

В ответ следует такое отчаяние, что дрожью пробирает до костей.

— Нет! Я опоздала, он уже не сможет выкарабкаться, — надрывный, убойный плач. А потом совсем тихо, — это я виновата, что не успела.

Меня уже конкретно мутит от всего этого, а когда разум пронзают остальные воспоминания, то и вовсе встряхивает, бодрит.

Это обо мне. Но я справлюсь, правда.

Рычу яростно, пытаясь разогнать, рассеять тьму. Золото ярко горит, помогая мне набраться сил.

Не знаю, что за хрень происходит, но выбраться надо.

Мне есть для чего жить.

Строптивая жена, которую еще следует приручить.

Отец, видящий во мне будущее общины, оплот и защиту.

Младшие братья, которых все еще надо наставлять пинками под зад.

И сестра, которая сожрет себя чувством вины, если сдохну.

Я не имею никаких моральных прав тихо свалить в темноту.

Борюсь со тьмой еще ожесточеннее, она больше не кажется такой манящей и уютной, а режет углами и холодом. Меня пронзает боль, которой я еще никогда не испытывал, а ведь в моем теле нет, наверное, ни одной кости, которую ни разу не ломали.

Силы покидают меня, но в самый последний момент я концентрируюсь на каплях золота, делаю последний рывок.

А затем впервые за это время чувствую свое тело.

И это дерьмо полное, клянусь!

Болит все так, что наводняют подозрения — меня вытащили из мясорубки. Причем, уже в виде фарша.

Первым делом я ощущаю горячую влагу на своей ладони. Приоткрыв тяжелые веки, гляжу на Злату.

Сестра склонилась над моей постелью, вцепившись пальцами в собственные волосы, и отчаянно плакала. Смотрела она в одну точку, куда-то в район моего кадыка, но взгляд выражал лишь пустоту, поглощающую ее изнутри. А кожу мне жгли ее слезы, которые безвольным потоком стекали по лицу, капая на руку.

— Чего ноешь, ребенок? — слова вырываются с хрипом, а потом меня раздирает сухой кашель.

Злата подскакивает, медленно поднимает взгляд к моему лицу, и лицо ее озаряет улыбка.

— Свят!

К кровати подлетает обеспокоенная Таисса, жена отца, пытливо заглядывает мне в лицо.

— Очнулся, — голос выдает ее легкое волнение, но тут же приобретает привычное хладнокровие. — Как ты себя чувствуешь?

— Как мешок с дерьмом.

Деловитый кивок в ответ.

— Это хорошо.

— Хорошо? — растягиваю губы в оскале, ощущая, как сухая кожа трескается, выступают капельки крови.

— Жить точно будешь. Сейчас позову Михея.

Она стремительно скрывается за дверью, а я скольжу взглядом по спальне.

Что-то не наблюдаю свою молодую супругу. Я не тешу себя иллюзиями, что она будет горевать. Но вот позлорадствовать над моим хладным трупом — как она могла пропустить такое?

— Где Лисава?

Злата вновь плачет, но молчит.

— Ребенок? Куда жену мою дели?

— Прости… Я… не знаю!

Меня начинают кусать за задницу плохие предположения, а отсутствие прямого ответа неимоверно бесит.

— Злата? Посмотри на меня.

Сестра трясется, когда поднимает свои ясные глаза, поддернутые дымкой вечной печали. Губы ее дрожат, а слезы также продолжают стекать каплями хрусталя.

— Прекрати ныть, — чеканю каждое слово, строго глядя на нее. — Ты дочь Зверя, а не трусливая девчонка.

Всхлипнув последний раз, Злата вытирает лицо, гордо поднимает голову, выравнивает осанку. И уже спокойно отвечает:

— Ты чуть не умер из-за нее, Свят. Она отравила тебя, а потом сбежала. Это все, что я знаю.

Удивляет ли меня услышанное? Ни-ху-я.

Это не становится чем-то неожиданном, не выбивает почву из-под ног. Отравление, хм. Старая фишка семейки Добронравовых. Лисава молодец, продолжает дело уебка-брата.

Я скорее разочарован в себе. Знал ведь, что, борясь за эту женщину, копаю себе могилу.

Яма готова, извольте занять приготовленное место.

Надо быть последним долбаебом, чтобы доверчиво сожрать что-то со стола, если оставлял ее с едой одну в комнате. Я и был, похоже.

Но сказать, что я на нее не злился, нельзя.

Я признавал свою ошибку, но это не отменяет наказание для этой заразы.

Отравить меня решила… Это задело больше всего. Кинься она на меня с ножом, я бы не воспринял это столь резко. Но подлое отравление навевало болезненные воспоминания о предательстве лучшего друга.

Сука!

Дверь распахнулась, пропуская внутрь отца.

Высокий, поджарый, с легкой проседью в волосах и колючим взглядом. Меня он