Мишель Фуко - Дидье Эрибон

Лагаш — известное имя в послевоенной психологической науке. Он окончил Эколь Нормаль в 1924 году одновременно с Ароном, Кангийемом, Низаном и Сартром. Получив звание агреже в области философии, он предпочел заниматься клинической психологией. Какое-то время он преподавал в Страсбурге, а в 1947 году был переведен в Сорбонну. Лекция о единстве психологии, которую он произнес при вступлении в должность, была посвящена использованию психоанализа в клинической науке и наделала много шума. Она будет издана в 1949 году. В то же время он начал преподавать в Институте психологии.

Фуко посещает занятия Лагаша с большим рвением, поскольку решает посвятить себя психологии и даже планирует учиться медицине. Он идет к Лагашу, чтобы выяснить, нужно ли быть врачом, чтобы специализироваться в области психологии. Лагаш не удивлен. «В те годы многие философы, которых привлекали психология, психоанализ или психиатрия, задавались таким вопросом», — объясняет Дидье Анзье, выбравший для себя психоанализ. Сам он не стал учиться на врача. Жан Лапланш, кажется, один из тех немногих, кто сделал этот шаг. Фуко склоняется к тому же, но Лагаш отговаривает его, как он отговаривает всех, кто обращается к нему с подобным вопросом. «Если бы мы жили в Соединенных Штатах, это было бы необходимо, а здесь, во Франции, не стоит», — говорит он. Фуко, пользуясь случаем, обращается к именитому психиатру с тем, чтобы проконсультироваться у него по поводу собственных проблем.

Но Лагаш отказывается совмещать разные ипостаси. Он не хочет быть одновременно профессором и психотерапевтом для своего студента. Поэтому он дает Фуко координаты одного из практикующих психоаналитиков. В течение какого-то времени его рекомендательное письмо пролежит под спудом. Позже Фуко решиться пройти «курс», но эта авантюра не продлится более трех месяцев. На протяжении многих лет он будет мучиться проблемой: стоит ли ходить к психоаналитику?

После получения звания агреже Фуко не прерывает учебы. Став стипендиатом Тьера, он решает получить еще один диплом — на этот раз в Институте психологии. И в 1952 году действительно добивается диплома по психопатологии, пройдя курс, включавший лекции профессоров Пуайе и Делая, клинические занятия с «демонстрацией больных» в огромном амфитеатре больницы Святой Анны, а также «теоретический психоанализ», читавшийся профессором Бенасси в той же больнице, поскольку институт не располагал собственным помещением. Пьер Пишо, руководивший практическими занятиями тех, кто готовился по этой специальности, хорошо помнит Фуко. Этот студент не особенно нравился ему. Пишо должен был ознакомить студентов с практикой тестирования. Фуко кажется ему типичным представителем Эколь Нормаль, склонным скорее к теоретизированию, отрицающим экспериментальный характер психологии. В одной из первых статей, написанной в 1953 году, Фуко не без язвительности вспоминает о своих стычках с представителями так называемой чисто «научной» психологии. Он упоминает вопрос, который был ему задан, едва лишь он появился в логовище экспериментальной психологии: вы хотите заниматься настоящей, научной психологией или же предпочитаете психологию в духе месье Мерло-Понти? Фуко иронизирует: «Заслуживает внимания не столько догматизм в определении границ „настоящей психологии“, сколько замешательство и глобальный скептицизм, которые скрываются за этим вопросом. Было бы странно, если бы биолог задал аналогичный вопрос: что вы предпочитаете — научную биологию или же ненаучную?» И добавляет:

Однако Фуко на протяжении длительного времени живо интересуется психотехниками и экспериментами в области психологии. Он даже покупает все необходимое для теста Роршаха. Нужно сказать, что он прошел хорошую школу: Даниель Лагаш активно внедрял эту методику во Франции. В какой-то степени он был одним из первых ее адептов, и когда во Франции появится «Группа Роршаха», он станет ее почетным президентом. Фуко нравится подвергать проверке слушателей Эколь Нормаль: тест состоит в том, что испытуемый должен рассказать, какие ассоциации вызывают у него чернильные пятна, нанесенные на картонки разного цвета. Основываясь на ответах, Фуко предлагает интерпретацию глубинной личностной структуры волонтера, согласившегося на эту игру. «Таким образом я узнаю, что у них на уме», — говорит он Морису Пине, отказавшемуся от эксперимента. Многие бывшие студенты Фуко помнят о том, как проходили этот тест. Фуко многие годы был верен Роршаху — как в Клермон-Ферране, так и в Тунисе он будет посвящать много часов занятий тому, что его товарищам казалось простым развлечением.

Тест Роршаха покорил и Жаклин Вердо. Эта женщина сыграет колоссальную роль в становлении Мишеля Фуко. Она давно знает семью Фуко; во время войны отец из соображений безопасности отправил ее с братом в Пуатье. Жаклин Вердо со временем стала ассистентом-анестезиологом отца Мишеля, который продолжал работать хирургом в Пуатье, в частности, в импровизированной больнице, устроенной в просторном иезуитском коллеже, куда поступали раненые в период, когда немцы оккупировали север Франции. Как только немецкие войска вошли в Пуатье, девушка уехала из города. Прошло несколько лет. Война кончилась. И госпожа Фуко обращается к ней с просьбой присмотреть за сыном, перебравшимся в Париж. Фуко часто ужинает у Жоржа и Жаклин Вердо. Они жили неподалеку от Национальной Ассамблеи, в доме № 6 по улочке Виллерсексель, выходящей на бульвар Сен-Жермен. Жаклин Вердо с головой ушла в занятия психологией и работала с мужем, только что защитившим диссертацию у Жака Лакана. В больнице Святой Анны они создали лабораторию электроэнцефалографии. Жан Делай предоставил им помещение: несколько комнат на чердаке больницы, где они обосновались вместе с Андре Омбреданом, бывшим учеником Жоржа Дюма. Омбредан закончил перевод книги о психодиагностике и попросил Жаклин Вердо, которая была германисткой, передать его труд известному швейцарскому психиатру Ролану Кюну. Одновременно Омбредан дал ей почитать книгу Кюна «Феноменология маски». Жаклин, прочитав ее, уезжает в Мюнстерлинген, на берег озера Констанц. Она показывает Кюну перевод Омбредана, а также просит психиатра разрешить ей перевести «Феноменологию масок», которая произвела на нее сильное впечатление. Он соглашается. Но у него есть встречное предложение: почему бы не перевести какую-нибудь работу его коллеги, обосновавшегося в трех километрах отсюда — Людвига Бинсвангера? Бинсвангер руководил клиникой в Йене, где в свое время лечился Ницше. Жаклин Вердо отправляется к нему. Она поражена тем, как организовано дело в этом «приюте»: роскошные здания рассыпаны по парку, украшенному кустами роз. Бинсвангер засыпает ее вопросами прежде, чем решается дать свое согласие, но, в конце концов, отправляется в библиотеку за текстом, который он хотел бы в первую очередь увидеть на французском языке: речь идет о длинной статье, озаглавленной «Сон и экзистенция».

Бинсвангер уже на протяжении многих лет развивает теорию, названную им «экзистенциальным анализом». Он дружил с Фрейдом, Юнгом, Ясперсом, Хайдеггером, причем последний оказал на него особенно сильное влияние. Труд Бинсвангера насыщен философскими терминами, и Жаклин Вердо, вернувшаяся в Париж, предложила Фуко помочь ей с переводом. Фуко это не смутило. Над французской версией статьи они работают вместе. Она каждый день приходит в Эколь Нормаль, где у него есть свой кабинет. Идет 1952 год, и Фуко по просьбе Альтюссера начинает работать со студентами. Они обсуждают, как лучше передать те или иные понятия средствами французского языка. Как-то вечером после окончания работы Жаклин Вердо приводит своего молодого соавтора в гости к Гастону Башляру, горячему поклоннику Бинсвангера, который позже вступил в переписку со знаменитым психиатром.