Канон, звучащий вечно. Книга 3. Любовь на Итурупе - Масахико Симада

Мы свободны подобно тем дарам, которые море выбрасывает на берег. Нас несет морское течение, мы путешествуем по морю, добираемся до места назначения, встречаемся с тем, с кем непременно должны были встретиться, и в нем находим самих себя.

Старик Эруму собирался на ловлю горбуши, закончившей нерест, и я решил присоединиться к нему. Большая часть горбуши, поднимавшейся из устья реки, попадала в садки рыбозавода, где икру искусственно оплодотворяли. Но часть горбуши, хотя и совсем небольшая, поднималась по другой реке, в десяти с лишним километрах от города. Рыба била всем телом по воде, будто хлестала ее кнутом, плыла против сильного течения, перепрыгивала через водопады, извиваясь, проползала по мелям, возвращаясь к заводи, где когда-то родилась сама. Горбуша поднималась по реке вовсе не для того, чтобы дать людям пишу, а для того, чтобы дать потомство. Старик Эруму относился к этому по-особенному и каждый год приходил посмотреть на ее последние дни.

Заводь, которая служила горбуше местом нереста, а потом становилась ее кладбищем, находилась минутах в сорока ходьбы от устья реки. Идти приходилось по колено в воде, мимо водопада; холодная водяная пыль летела прямо в лицо, но другого пути туда не было. В воде неподвижно лежало чуть больше десятка рыбин. Истратив все силы на подъем против течения и нерест, они не шевелились, их плавание завершилось. Начиная подъем против течения, горбуша отказывается от пищи и устремляется к родным местам, забыв о себе. Выполнив самую суровую работу в жизни, она остается умирать в объятиях холодных вод своей родины. Ее чешуя и плавники бились о скалы, царапались о камни на дне реки, превращаясь в сплошную рану. Наверное, ее израненное беловато-бурое тело – свидетельство того, что с ней все кончено. Она рвалась вверх по течению навстречу смерти – и вот жизнь покинула ее.

Старик Эруму ловил руками умиравшую горбушу и складывал ее в корзинку, которую носил на плечах. Я вызвался ему помочь. Это было легко – горбуша и не пыталась сопротивляться. Точнее сказать, мы не ловили, а собирали ее в корзинку.

– Отнерестившуюся горбушу нужно похоронить с особой заботой. Айны собирают рыбу, которая ждет своей смерти, и сушат ее. Вспарывают ей живот, раскрывают и развешивают по краям крыши так, чтобы ветер обдувал ее. Высушенная и затвердевшая рыба может храниться несколько лет. Я бы тоже хотел встретить свою смерть как горбуша.

Спускаясь вниз по реке с горбушей за спиной, я задумался, споткнулся о камень и сильно подвернул ногу – аж слезы из глаз брызнули. К счастью, я ничего не сломал, но лодыжка распухла, идти я не мог. Старик Эруму годился мне в отцы, и ехать у него на закорках я не собирался. Он оставил меня на берегу, а сам пошел в поселок за подмогой.

С тех пор как я стал проводить дни, собирая всякие интересные штуки, которые выносило море, меня перестало тяготить одиночество. Поначалу, когда я оказался на острове, шум лесного ветра и рокот прибоя, похожий на отдаленные раскаты грома, вызывали у меня тоску. Я искал утешения в выпивке, пел песни, какие только мог вспомнить, бесцельно шатался по острову или перекладывал свои вещи – я не мог сидеть без дела, иначе меня охватывало беспокойство. Похоже, беспокойство мое возникало потому, что я хотел найти на острове то, чего там отродясь не бывало. Например, веселье многолюдных улиц. Или музыку, которая могла бы заполнить мое сердце, пронизанное сквозняками. Или солнечный свет, даривший яркие оттенки всему вокруг… Теперь я пытаюсь радоваться тому, что есть на острове. Имей кучу денег, владей землями – но здесь ты не сможешь этим воспользоваться. Самая большая ценность на острове – это умение видеть сны и воображение, обогащающее жизнь.

Я сорвал веточку травы, растущей между бамбуковыми стволами, и повертел ее в руке. Я прилежно учился различать съедобные травы, но опыта пока не хватало, и я забывал мелкие особенности, отличавшие одно растение от другого. Листья были похожи на девичью ладошку, запах напоминал буддийские благовония. Шутки ради я взял веточку в рот, как сигарету и зажал ее в зубах.

В лодыжке пульсировала жаркая боль. Я согревался ею, шум водопада подбадривал меня. Прокручивая в голове разговор со стариком Эруму, я почему-то вспомнил, как хоронят умерших в Тибете, отдавая их на съедение птицам. Труп относят в специальное место в горах. Могильщики кладут его на каменную плиту и, чтобы птицы вдоволь наелись трупного мяса, вспарывают живот, раскидывают руки и ноги, разбивают камнями череп и бедренные кости, вынимают наружу головной и спинной мозг. Отдавая птицам свое мертвое тело, стоящий наверху пищевой цепочки человек возвращается в природу. Вот и горбуша возвращается в природу, когда ее съедает человек.

Шум водопада становился тише, в нем чудился тайный смысл, предназначенный мне одному. Я почувствовал жар в висках и вокруг глаз, веки отяжелели. Вывихнутая лодыжка, казалось, жила своей жизнью. Контуры и изгибы деревьев, камней и облаков выглядели такими четкими, словно их обвели шариковой ручкой. Я подумал: «Сегодняшней ночью будет светлее, чем обычно».

Очнулся я на кровати в своей комнате. Рядом сидела Нина, она гладила меня по лодыжке.

Увидев, что я проснулся, она сказала:

– По-моему, вам что-то снилось.

Я пожаловался, что проголодался.

– Как маленький, – ответила она. – Я волновалась, не повредились ли вы рассудком.

Помню, я подвернул ногу и ждал помощи. Как я оказался здесь, выпало из моей памяти. Нина рассказала мне, что со мной произошло, вид у нее был удивленный.

Когда старик Эруму вернулся к реке на микроавтобусе ультраправых, я безмятежно улыбался, не сводя глаз с речной глади. Эруму спросил меня, неужели вода в реке такая красивая, а я расхохотался и закричал, показывая на старика пальцем: «Горбуша! Горбуша вернулся!»

– Ты долго гладила меня по ноге? Я и забыл, что она у меня болит.

– Вы наелись конопли. Думали, она съедобная?

– Я проголодался. Страшно оставаться одному в горах, а голодать при этом и вовсе невмоготу.

– Попросим сварить пельменей?

– Давай, – ответил я и спустился вниз, опираясь о Нинино плечо.

Мы сидели друг против друга в безлюдном ресторане и ели скудный обед, состоящий из одних пельменей. Повторялась картина нашей первой встречи.

– Хотите соевого соуса? – спросила Нина по-русски.

Я покачал головой. Я уже привык есть гёдза со сметаной. Крепенькие пельмешки в черных крапинках с небольшим количеством мяса. Я спросил у работавшего здесь Кирилла, что это за крапинки. Кирилл с гордым видом принес из кухни бутылку водки и сказал, вытащив тарелку из-за спины:

– Морская капуста, которую ты вечно подбираешь на берегу.

На тарелке полосками лежала вареная морская капуста. Она и стала закуской к водке. Я предложил тост за новое итурупское блюдо – пельмени с морской капустой. Кирилл сказал:

– В следующий раз приготовлю тебе пельмени с коноплей.