Любовь и свобода - Андрей Лазарчук

— Нет, давай внутрь. Въезжай, разворачивайся, тормози, мотор не глуши. Хорошо?

— Не знаю, — сказал Порох. — По-моему, так хуже некуда…

Тем не менее он всё сделал чётко и даже как-то лихачески: развернулся с юзом, подняв пыль, тормознул резко, ручник рванул с хрустом.

— Илли, — сказал Лимон. — Остаёшься в машине, смотришь назад. Порох — смотришь вперёд. Мы с Костылём ищем людей…

— Постучи, — сказал из-за плеча Костыль. — Как-то неловко… хоть и открыто…

Лимон костяшками пальцев постучал в филёнку. Дверь ещё больше отошла от косяка. Донёсся запах жареной — вернее, подгоревшей — рыбы.

— Есть кто-нибудь? — крикнул Лимон и сам удивился, какой у него жалобный голос. — Мы входим, хорошо?

Молчание.

— Ну что, пошли? — сказал Костыль.

— Ага…

Лимон обернулся. С грузовичка на него смотрели Порох и Илли. Он зачем-то помахал им рукой и занёс ногу над порогом. Он знал, что вот сейчас переступает какую-то особую черту, навсегда отрезающую его — и их всех — от того, что было. Ещё можно повернуться и уйти, убежать… смыться. Впрочем, то, что за чертой — оно никуда не денется и всё равно догонит. Просто немного позже.

Он толкнул дверь и вошёл.

Никакой прихожей не было, входишь — и сразу попадаешь на кухню. Правда, здесь, у самой двери, стояла вешалка с какой-то сугубо гражданской одеждой. Справа к стене был приткнут стол, рядом — три стула. Стопка тарелок на столе, скомканное полотенце, фартук упал на пол. На полу — деревенские плетёные коврики из тростника и разноцветных верёвочек. Слева — кухонный стол, электроплита, стиральная машина, шкафчики на стенах, часы. Часы идут. На плите — большая сковорода с рыбой. Лимон подошёл, подержал над сковородой руку. Нет, всё остыло. Прямо напротив входа — высокий холодильник. Слышно, как работает. Значит, плиту выключили, когда уходили… или она с таймером. Точно, с таймером. Видимо, гас свет, потому что на таймере вместо цифр — прочерки.

Рядом с холодильником — дверь в комнаты, занавешена тростниковой, как и коврики, занавеской. При малейшем движении воздуха тростник шуршит. Наверное, такая специальная сторожевая занавеска. Вдруг кто попытается незаметно проникнуть…

Он уже хотел войти туда, как вдруг увидел в углу кошачью кормушку. В ней лежал рыбий хвост. Совсем нетронутый.

Это почему-то испугало сильнее, чем отсутствие людей. Хотя, казалось бы — куда ещё пугаться? Но получалось, что всегда можно больше; это чувство — остывший застойный страх — оно тут же то ли сжималось, то ли утрамбовывалось. В каком-то смысле Лимон сейчас уже ничего не боялся — просто потому, что не мог бояться сильнее, а к тому страху он уже приспособился. Или ему просто так казалось.

И вот сейчас — как-то неприятно ёкнуло внутри…

— Что? — спросил Костыль.

Лимон молча кивнул на кормушку.

— Да, — сказал Костыль. — Заметил. Ушли не в панике, забрали зверя…

Голосом он старался показать уверенность.

Лимон, не ответив, отодвинул занавеску и заглянул за неё. Большая светлая проходная комната, диван, два кресла, телевизор в углу — старый, но неубиваемый фотодиодный «Алмаз», такой же стоит у Сапога, и Сапог говорил, что покупал его ещё дед, вскоре после Революции Отцов — то есть лет двадцать назад; собственно, это был военный телеприёмник, просто одетый не в стальной, а в красивый деревянный корпус. Оружейный шкаф… ну да, конечно, гвардейцы, в отличие от пограничников и армии, держат всё оружие дома. Дверь во вторую комнату — надо полагать, спальню. Закрыта.

Наверное, именно за этой дверью их ждало самое страшное…

Совсем не чувствуя ног, Лимон подошёл к двери, взялся за ручку, медленно повернул её, потом ещё медленнее стал приоткрывать дверь. За дверью было почти темно и как-то странно пахло — стиральным порошком, что ли? Он подождал, всматриваясь в полумрак через щёлку, потом просто открыл дверь и вошёл. Кровать, тумбочка, шкаф. На кровати свален большой ком постельного белья — наверное, от него и пахнет. Створка шкафа распахнута, на полу валяется разная женская одежда: кофты, юбки…

Это всё.

И тут сзади звякнуло железо. Лимон стремительно обернулся.

Костыль стоял у оружейного шкафа и вставлял ключ в скважину.

— Ключи, — пояснил он. — На подоконнике лежали.

— Какие-нибудь другие, — сказал Лимон. — Не может быть, чтобы…

Замок щёлкнул.

— Ого, — сказал Костыль.

Лимон подошёл.

— «Гепард», — сказал он. — И «граф». И патроны…

— И гранаты, — добавил Костыль.

Они переглянулись.

— Он ушёл совсем без оружия, — сказал Костыль.

— Ну, ты же помнишь, что там с нами было. Может, тут ещё хуже…

Костыль помолчал.

— Знаешь, — сказал он, — уже почти не помню. Серое пятно какое-то…

— Ты с «гепардом» справишься? — спросил Лимон.

— Конечно.

— Тогда я возьму пистолет.

— Нам ничего не будет?

— Не знаю. В крайнем случае — объясним. Только…

— Что?

— Костыль, — сказал Лимон совсем тихо. — Ты же всё понимаешь. Зачем спрашиваешь?

— На самом деле я ничего не понимаю. Мне кажется, я сплю. Бывают такие сны…

— Не бывает. Это всё на самом деле. На самом деле. Бери автомат…

Пока Лимон подгонял портупею на себя, Костыль опустошал шкаф. Автомат, подсумок с шестью снаряжёнными магазинами, алюминиевые вакуумные коробки с патронами, четыре ручные гранаты в сумке, взрыватели в отдельной упаковке, фонарь. На дне шкафа, завёрнутая в простую газету, лежала двуствольная ракетница и восемь ракет — две дымовые, шесть осветительных. Ракетницу Лимон засунул за пояс, патроны к ней рассовал по нижним карманам штанов. Подхватил две тяжёлые коробки — и понял, что погорячился.

— В две ходки, — сказал он Костылю и направился к выходу.

— Да я заберу, — сказал Костыль. Было слышно, как он громыхает железом.

В этот момент закричала Илли.

Последний наш день в летнем лагере прошол так. Сначало наш Командир Джедо Шанье хотел ехать в город обратно за тем, чтобы вызвать подмогу и вообще узнать как дела, потомучто никто не понимал здесь что случилось. Он договаривался ехать с тренером Руфом Силпом и ещё другими ребятами из нашего отряда, но ночью Руф Силп напал на старшего вожатого и вожатый его связал. Я сказал что нужно узнать, что сделалось с Руфом Силпом, потому-что он мой двоюродный дядя или троюродный не помню. Но Руф Силп меня не узнал, он говорил что напали подземные пандейцы через туннель, переоделись нашими и теперь захватывают страну. У них клыки, а когда на них смотриш не прямо а как бы боком, то видиш и головы как у собак. Поэтому в город вместе с Командиром поехали Лей Тюнрике, мы зовём его Порохом но не потому что он нервный, а на лице у него следы пороха, взорвался патрон. Ещё на руке. Лей ходит на охоту как взрослый. Ещё он умеет водить машину, потому и поехал. Второй поехал Кий Килиах. А третьей Илли Хаби, я про неё писал раньше. И сразу как они уехали, приехали деревенские.