Сын Тарзана - Эдгар Берроуз

Царь обезьян на минуту застыл от удивления: он не ожидал от пришельца такой дерзости. Акут был поражен не менее царя: он был в отчаянии, он умолял Корака опомниться, не рисковать своей жизнью, потому что он знал, что сейчас к священной площадке сбегутся все бойцы на помощь царю и беспощадно расправятся с самозванцем. Но вряд ли царю и понадобится помощь! Одно усилие мощных челюстей, и нежная шея мальчика обагрится кровью… Броситься на защиту Корака — значило идти на верную смерть, но преданный Акут не задумался ни на минуту. С глухим рычанием он спрыгнул на землю и встал рядом со своим другом.

Царь сделал шаг по направлению к мальчику и протянул длинные руки, чтобы обхватить его шею. Он широко раскрыл пасть, собираясь вонзить поглубже желтые клыки в гладкое смуглое тело. Корак пригнулся к земле и готовился принять нападение. Он сжался как пружина, стараясь избегнуть мощных объятий врага, а затем, в одно мгновение выпрямившись, нанес царю бешеный удар кулаком в живот: всю тяжесть своего тела, всю силу своих стальных мышц он вложил в этот удар. С ужасным воем царь обезьян опрокинулся на спину, судорожно цепляясь за своего противника.

Яростное рычание вырвалось из груди у обезьян, когда они увидели, что их царь побежден; они бросились на Корака и Акута, чтобы стереть их с лица земли. Но старая обезьяна была слишком умна и не желала принять такой неравный бой. Уговаривать мальчика бежать было бесполезно, Акут знал это: была только одна надежда на спасение, и он ухватился за нее. Обхватив мальчика вокруг пояса, Акут поднял его с земли и бросился бегом к другому дереву, которое низко опускало над землей свои ветви. Вся свора обезьян с ревом кинулась за беглецами. Но Акут, старый Акут с барахтающимся мальчиком на плече, оказался проворнее своих преследователей.

Одним прыжком вскочил он на дерево и с ловкостью мартышки втащил мальчика на самую вершину. Но и здесь он не остановился. Он бросился дальше по верхушкам деревьев, не выпуская из рук свою драгоценную ношу, и скоро скрылся в ночном сумраке джунглей. Некоторое время обезьяны гнались за ним, но расстояние между ними все увеличивалось; наконец, потеряв его из виду, они остановились, а затем повернули обратно, оглашая ночную тишину ревом неудовлетворенной злобы.

Тяжело было на душе у Корака. Бесцельно бродил он с Акутом по джунглям на другой день после неласкового приема, оказанного ему обезьянами. Разочарование давило его сердце. Жажда мести кипела у него в груди. Он с ненавистью смотрел на всех обитателей джунглей, оскаливая зубы и грозно рыча, когда кто-нибудь попадался ему на глаза. Он выражал свое дурное расположение духа так же, как его выражали дикие звери джунглей, от которых он невольно перенимал их повадки.

Они шли по ветру медленно и осторожно, вглядываясь в заросли перед собой; внезапная опасность могла угрожать им только впереди, так как запах врага был бы унесен от них ветром. Вдруг оба остановились и склонили головы набок. Неподвижно, как каменные изваяния, стояли они и прислушивались. Ни один мускул у них на лице не дрогнул. Вдруг Корак рванулся вперед и вскочил на ближайшее дерево. Акут последовал за ним. Они вспрыгнули так бесшумно, что и в десяти шагах человеческое ухо не могло бы уловить ни малейшего шороха. Они пробирались по деревьям, часто останавливаясь и прислушиваясь. По их смущенным, недоумевающим взглядам было видно, что оба они очень озадачены. Наконец, в ста ярдах от себя мальчик заметил деревянную изгородь, а за нею палатки из козьей кожи и хижины, крытые соломой. Свирепое рычание вырвалось у него из груди. Негры! Он ненавидел их. Он тотчас же кинулся на разведку, крикнув Акуту, чтобы тот подождал его.

Горе обитателю деревни, который попадется на глаза Убийце!

Пробираясь по нижним ветвям, перепрыгивая с одного гигантского дерева на другое, Корак бесшумно подвигался к селению. За изгородью слышался чей-то голос. Корак направил свой путь туда. Большое дерево свешивалось над тем местом, откуда доносился голос. Корак вскочил на это дерево; он держал копье наготове; он слышал, что человек совсем близко. Наконец, он заметил сквозь листву очертания своей жертвы. С поднятым копьем в руке опускался он ниже и ниже, чтобы лучше разглядеть свою жертву. Сейчас копье прожужжит и пронзит ее!

Наконец, он увидел спину человека. Он замахнулся копьем, чтобы мощно метнуть его. И вдруг убийца остановился. Он немного подвинулся вперед и стал всматриваться. Хотел ли он лучше прицелиться или, может быть, грациозные линии маленького детского тельца внезапно охладили жажду убийства, клокотавшую у него в крови?

Он тихо опустил копье, улегся спокойно на длинном суку, глядя широко раскрытыми удивленными глазами вниз на существо, которое он собирался убить, на маленькую девочку со смуглой кожей орехового цвета. Он больше не рычал. Только одно выражение было написано у него на лице — выражение напряженного внимания: он старался понять, что делает девочка? Вдруг лицо его осветилось улыбкой: девочка повернулась, и он увидел Джику, безобразную куклу, с головой из слоновой кости и с телом из крысиной шкурки. Девочка нежно смотрела на куклу; прижимала ее к груди и, качая, пела грустную арабскую колыбельную песенку. Взгляд Убийцы сделался задумчив и нежен…

Быстро летели часы за часами. Корак лежал на своей ветке и наблюдал за играющей девочкой. Он ни разу не видел ее лица: только черные волосы да маленькое загорелое плечико, да красивые круглые колени, выглядывавшие из-под коротенькой юбочки, — вот и все, что он мог рассмотреть. Изредка он мог заметить круглую щечку и нежно очерченный маленький подбородок. Девочка поверяла свое горе Джике.

Корак, забыв о своих кровавых замыслах, слишком слабо сжимал копье; оно выскользнуло у него из руки и ударилось о нижнюю ветку. Этот звук привел Убийцу в себя: он вспомнил, что пришел убить человека, голос которого ему послышался в джунглях; он поймал копье налету, и ненависть вернулась к нему. Корак взглянул на девочку: он представил себе, как копье полетит вниз, как железный наконечник вонзится ей в тельце, как горячая кровь обагрит нежную кожу; эта смешная кукла выпадет из рук девочки, когда она забьется в предсмертных мучениях… Убийца содрогнулся… Затем он гневно взглянул на свое копье, будто оно было живым существом, способным понимать и чувствовать.

Что сделает девочка, если он спустится к ней? Скорее всего заплачет и убежит. Тогда прибегут люди с копьями и ружьями; они либо убьют его, либо выгонят вон. Какой-то комок подкатился к его горлу; мальчик и сам не подозревал, как ему нужен был товарищ, родной ему по крови. Ему захотелось спуститься вниз и поговорить с девочкой, хотя он знал, что она говорит на каком-то чужом, незнакомом ему языке. Ничего! Можно объясниться с нею жестами! Это не так уж невозможно! Кроме того, ему очень хотелось увидеть ее лицо. Все, что он видел, говорило ему, что она прехорошенькая. Но больше всего его привлекало ее нежное материнское отношение к этой причудливой кукле.

Наконец он решился. Он привлечет к себе ее внимание и издали ободрит ее улыбкой. Медленно стал он спускаться вниз. Корак уже почти слез с дерева, когда он услышал сильный шум, донесшийся с другой стороны селения. Он выглянул из-за ветвей и увидел большие ворота в конце главной улицы; к этим воротам шумной толпой сбегались отовсюду мужчины, женщины и дети. Вот ворота распахнулись, и в деревню вошел караван. Тут были и чернокожие рабы и загорелые арабы северных пустынь; проводники, с проклятиями понукающие верблюдов; перегруженные тяжелой кладью ослы, которые с трогательным терпением переносят жестокие побои погонщиков и только печально шевелят ушами; козы, овцы и лошади. Впереди всех ехал высокий суровый старик. Не отвечая на приветствия толпы поселян, он направился прямо в середину деревни, к большой палатке из козлиных шкур. На пороге стояла старая морщинистая ведьма; высокий старик заговорил с ней.