По эту сторону фронта - Владислав Конюшевский

Когда я, в свете валяющегося фонарика, второй раз за последние пять минут увидел черный провал направленного в лицо ствола, в голове мелькнула только одна мысль: «Теперь точно – пипец…»

Но секунда прошла, я уже шлепнулся под ноги Шаху, только фриц так и не выстрелил. При этом морда у него из торжествующей стала вытянутой и недоуменной. В этот момент коротко прогрохотал автомат Шарафутдинова, и здоровяк, выронив оружие, как сидел, так и откинулся назад, глухо ударившись затылком о бетонный пол. Живые так не падают, поэтому можно считать, что с моим обидчиком покончено.

Но Марат этим не удовлетворился и, судя по звукам, принялся молотить второго «языка». Видимо, во избежание… Значит, теперь можно заняться собой. Обезболивающий адреналиновый выброс, который на несколько секунд отвлек меня от повреждений, нанесенных интимному месту, слегка поутих, и не в силах больше сдерживаться я промычал:

– У-у-у…

Как же мне, оказывается, больно! Аж глаза выскакивают и кажется, будто стали, как у рака – на стебельках. Неостанавливаемые слезы обильно потекли по щекам, полностью опровергая постулат насчет того, что мужчины не плачут. Плачут! Еще как плачут! В три ручья! Просто все зависит от повода…

– У-у-у…

Это неинформативное подвывание отвлекло Шарафа от обработки пленного, и он метнулся ко мне:

– Илья, фриц тебя что, зацепил? Ножом? Ты не молчи! Куда?!

– У-у-у!

Однотонный вой вверг напарника в смятение, и он начал лихорадочно лапать меня в поисках крови, должной бежать из страшной раны, которой наградили его друга. Лапанье сильно мешало сосредоточиться на отбитом месте, поэтому, собравшись с силами, я озвучил свои претензии более членораздельно:

– У-у-у… у-у-у, сука! Прямо по яйцам! Когда очухаюсь, я его второй раз убью! У-у-у!

Шах, поняв, что необратимых повреждений командир не получил, прекратил попытки его разогнуть и, лишь легонько похлопывая по плечу, успокаивал:

– Ничего, ничего… на пяточках попрыгаешь и все пройдет! А тому немцу уже все равно – дохлый он.

Потом, оставив меня в покое, подошел к трупу и, подняв валяющийся автомат, начал его разглядывать. Отстегнул магазин, хмыкнул и, вернувшись, опять присел рядом.

Первая, самая сильная боль к тому времени несколько притупилась, и я, застыв скрюченной мумией, смог наконец перевести дух. Увидев, что глаза у командира из выпученных и бешеных стали более или менее нормальными, Марат сунул магазин мне под нос и спросил:

– Ты что, не перезарядился?

От этого простого вопроса я почти пришел в себя. Так вот почему фриц не стрелял! А ведь действительно – остаток патронов был выпущен в стрелка перед дверью. Потом я брякнулся всеми костями на пол так, что чуть дух не вышибло. И сразу, вскочив, побежал помогать Шаху открывать дверь.

Немец, захвативший мое оружие, просто не мог предположить, что оно будет без боеприпасов, потому что следить за ними у воевавших бойцов вбито на уровне инстинктов. То есть, по логике, магазин я должен был сменить совершенно автоматически. Но не сменил… И это нас спасло: ведь у того кабана целых две секунды было, пока я своей спиной Шаху цель перекрывал. Сквозь меня напарник выстрелить не смог бы, зато эсэсовец вполне мог прошить нас обоих одной очередью.

И вот интересно, к чему это отнести – к везению или к интуиции? Ну откуда мне было знать, что попадется противник с подготовкой не хуже, а даже лучше моей? А если интуиция мне это подсказывала, почему не подсказала, невзирая на боль в отбитом теле, перед обыском сразу садануть его покрепче и связать? Или все-таки за счет чистого везения в этот раз выжил? А Марат, видя, что на его первый вопрос я отрицательно покачал головой, задал второй:

– Как ты вообще умудрился так подставиться?

Как, как… каком кверху! Только теперь анализируя собственный промах, я понял, что имело место быть стечение сразу нескольких обстоятельств, о которых честно и рассказал:

– Еще там, в коридоре, сгруппироваться не успел и брякнулся так, что все нутро отбил. Поэтому и шевелился, как червяк полураздавленный. А когда к этому пленному второй раз подходил, то фонарик отцепился. Поэтому начало движения фрица даже увидеть не смог – в глазах «зайчики» плавали. Вот он меня и достал...

– М-да… – Шах покрутил головой. – Это мы еще удачно отделались.

Я кивнул и вдруг понял, что отбитое тело не болит! Хозяйство болит, а все остальное прошло моментально. Видимо, правильно люди говорят, мол, «клин клином вышибают» и что при мигрени достаточно садануть себя молотком по пальцу, как голова пройдет сразу. Палец будет болеть, это да, зато головная боль прекратится. Только испытывать на себе это средство я точно не буду. Да и незачем – данный постулат только что подтвердился без всякого молотка…

А еще минут через пять я смог наконец осторожно разогнуться и даже с помощью напарника встать на ноги. Приняв почти вертикальное положение, огляделся. Пожилой фриц лежал лицом вниз на одном из ящиков. Лежал тихо, спокойно, не делая попыток перевернуться, и только иногда шевелил пальцами на связанных за спиной руках.

Молодец Шарафутдинов! Он его не только хорошо отоварить успел, но еще и связать. Только, видимо, в ажитации сильно перетянул петлю, и теперь второй «язык» пытается хоть как-то восстановить кровоток.

Кивнув в его сторону Шаху, я осторожно, как роженица, начал передвигаться по помещению, разминаясь и прислушиваясь к себе. Снимать штаны, чтобы разглядеть повреждения воочию, было попросту страшно. Хотя, с другой стороны, судя по саднящей боли на внутренней стороне бедра, тот резвый фриц немного промахнулся. Основная сила удара пришлась на ногу, а всему остальному досталось гораздо меньше, чем немец рассчитывал. В противном случае из меня моментально сознание бы вышибло. Но так как даже хожу самостоятельно, то все не настолько страшно…

Пока Марат снова вязал «языка», я после очередного круга решил немного передохнуть и остановился, опершись на стеллаж из ящиков. Отдыхая, вслушивался в себя, точнее в состояние той части организма, что находилась ниже пупка. Но чуть позже обратил внимание и на окружающую действительность: прямо перед носом оказался запор одной из этих упаковок. А на нем болталась пломба. Осветив ее, некоторое время просто стоял ни о чем не думая, а потом разобрало любопытство – что это тут фрицы спрятали, да еще и опломбировали? Эти зеленые ящики с орлами были похожи на гаубичные укупорки, но при чем тут пломбы?

Эта мысль увлекла настолько, что, прекратив заниматься самосозерцанием, я сорвал свинцовый кругляш и, щелкнув «лягушками» замков, откинул крышку верхнего ящика. Сверху лежало что-то типа вощеной бумаги, под которой обнаружились стандартные чертежные тубусы, упакованные плотно, словно патроны в цинке. Достав один из них, я немного покряхтел, пережидая очередной приступ боли, и вытряхнул в руку рулон ватмана. Подсвечивая себе фонариком, пытался разобраться, что это за чертежи.

Вообще, на первый взгляд эти схемы напоминали детали двигателя. Кинув тубус обратно, я вытянул второй и убедился, что он плотно забит подобными бумагами.