Мемуары Ведьмы. Книга вторая - Кати Беяз

Мы прождали тетю Люду до обеда. По очереди выглядывая ее в окно, в тщетной надежде увидеть хрупкий силуэт. Вдруг бабушка сказала мне приготовить банки для молока.

— Я тут подумала сделать творог домашний, пойдём ка сходим к молочнику, — подмигнув глазом, обратилась ко мне она.

Я подмигнула ей в ответ и подошла к подсобке.

Погода стояла совершенно весенняя. Птицы пели со всех сторон, грязного дорожного снега почти уже не осталось, а на поле местами сквозь последние белые лопухи проглядывала мелкая зеленая трава. Солнце пригревало не по зимнему, и если б не нарастающая тревога за тетю Люду, то ничто б не смогло испортить моё настроение сегодня. Проходя мимо ее дома, мы словно по команде замедлили шаг. Все окна его были, как и прежде, плотно задернуты, и, казалось, хозяева еще не проснулись, если б речь шла об обычных хозяевах.

— Как твоё здоровьице? Куры ночью тревожили? — закрывая банки, бабушка заискивающе спросила молочника.

— Я уже перестал их слышать, приспособился. Но сегодня сутра пораньше скорая к соседке приезжала. Ее увезли с сиреной, а я так больше и не уснул.

Бабушка была ошарашена такими новостями.

— В нашу районную увезли? — ее голос слегка дрогнул.

Молочник кивнул головой.

— Дай позвоню туда от тебя. Она вчера у нас была, не приложу ума, что могло стрястись…

Бабушка не на шутку встревожилась, и я видела, как ее руки тряслись, набирая по телефонной книжке номер приемного покоя. Тетя Люда поступила ранним утром с микроинфарктом. На данный момент её жизни ничего не угрожало, и мы могли её навестить с шести до восьми часов тем же вечером.

— Бабуль, что же там произошло? — спросила я уже по пути домой.

— Мы узнаем это вечером, а пока нам не стоит обсуждать данную тему, особенно на улице.

До самого вечера я продумывала все возможные сценарии самых жутких событий, которые могли произойти с участием вампира. Я сделала несколько попыток открыть свой альбом для рисования и снова взглянуть вампиру в глаза. Мне почему-то всерьез показалось, что я смогу прочесть его мысли и узнать обо всем еще до вечера, но меня что-то каждый раз останавливало. И, в конце концов, я поняла, что внутренне чувствую недоверие к самой себе. Ведь, если я могла прочесть его мысли, то вполне, возможно, и он смог бы прочесть мои. И тогда мы все в большой опасности.

— Бабушка, когда с вампиром будет покончено, ты напишешь все, что мы смогли узнать о них в свою книгу? — чтоб отвлечься от непреодолимого желания мысленно связаться с вампиром, обратилась я к бабуле.

— Да, я запишу все, что сможет помочь, если мы останемся в живых, разумеется.

После этой фразы у меня пропала всякая охота заглядывать в свой альбом, более того, я попросила разрешения сжечь его в печке. Бабушка звучно рассмеялась:

— Если ты боишься этих глаз, просто не открывай свой альбом!

— Но иногда, мои руки, словно не слушаются меня. Они, подобно моим врагам, делают мне самой наперекор.

— Ты уверена, что все дело в руках?

— А в чем же еще? Я же не хочу смотреть рисунок с вампиром, но мои руки который раз уже сами пытались открыть рисовальный альбом, — призналась я.

— Это не руки тобой руководят, — тихо сказала она.

— Это вампир, да? — еще тише отозвалась я так, словно мой альбом для рисования обзавелся ушами, — он меня заставляет?

— Это твоё неверие тебя заставляет! Ты до конца не веришь в реальность происходящего, оттого пытаешься как-то воздействовать на реальность, чтоб еще раз все проверить.

Она снова раскрыла все мои карты, и даже те, о существовании которых я сама не особо догадывалась. Да, так и есть, я не верила ни ее словам, ни своим глазам, и даже события недавней ужасной ночи стали стираться из моей памяти, словно их не было вовсе. Мне снова хотелось проверить достоверность бабушкиных теорий о вампире, и руки чесались натворить беды и посмотреть, что же от этого будет! Она была права, надо признать, это было далеко не в первый раз, однако на этот раз цена моего неверия была, как никогда, велика.

В половине шестого мы отправились в наш районный центр на автобусе. Он был всего в десяти километрах от деревни, что занимало по времени не больше получаса неспешной езды по кочкам. От остановки мы прошли по широкой аллее, поросшей невероятно высокими Тополями. Здесь поднимался ветер. Он гнул к нам этих великанов, пытаясь преградить нам путь. Их голые ветки, цепляясь друг за друга, словно знали намного больше и тщетно старались вернуть нас домой. Они безмолвно давали понять, что для живых сейчас будет куда лучше оставить все дела с мертвыми и бежать без оглядки.

Когда тётя Люда увидела нас, на её лице навернулись слезы. Бабушка помогла ей встать и выйти из палаты. Та наотрез отказалась говорить при посторонних и, устроившись в конце темного больничного коридора, она окончательно расплакалась. Вид из окна выходил уже на знакомую мне аллею, и я залезла на широкий подоконник, наблюдая за разбушевавшимися Тополями. Хрупкую женщину все еще трясло, и она никак не могла упокоиться. Мне было неудобно смотреть на тетю Люду в таком состоянии. С одной стороны я чувствовала невероятную жалость к ней, с другой — я совсем не понимала, как ей помочь. Отвернувшись в окно, я просто ждала, когда она снова сможет говорить, и смотрела, как небольшой парк медленно утопает в сумерках.

— Господи, что со мной было, Валентина, — наконец заговорила она, — если я кому такое расскажу, меня навсегда запрут в лечебнице для душевнобольных.

— Ладно тебе, — бабушка тепло улыбнулась и погладила худую руку, — расскажи всё, мне будет легче решить, что делать дальше.

— Да что делать дальше? — хлипнула она носом, и вытерла рукой слезы, — мужик мой, он же не человек вовсе!

Я резко повернула голову и уже без малейшего стеснения уставилась на тетю Люду, продолжая внимательно слушать.

— Вечером я выпила твой чай. Муж мой плохо выглядел, отказался от еды и, сославшись на головную боль, изъявил желание прогуляться. Я была уже в кровати, когда услышала, что он вернулся. От твоего чая тело так сильно расслабилось, что я даже решила притвориться спящей, чтоб не вставать лишний раз с постели. Мои руки и ноги утонули в мягком матрасе, голова лениво скатилась в бок, и лишь глаза и уши всё видели и слышали. Я знаю точно, Валечка, что не спала. Он зашел в комнату и, увидев, что я сплю, снова вышел из дома. Через пару минут закудахтала курица, раздался хруст костей, в то же мгновение все смолкло, а спустя минуту что-то небольшое плюхнулась в грязь около дома. Затем раздались шаги прямо под окном у моей кровати, а потом последовал скрежет острых ногтей по стеклу. Вдруг я услышала звук, такой протяжный, будто вовсе не человеческий «Л-ю-у-у-у-д-а-а-а». Можно было подумать, что мой муж сошел сума, таким маниакальным, лишенным всякого здравого смысла, показался мне его голос. Он тянул звук за звуком моё имя так, словно разматывал нить, из которого оно было связано. В мох жилах застыла кровь, и я с ужасом стала ждать, что же произойдет дальше.