Аргентина. Полная история страны. От древности до наших дней - Антонио Фернандес

иначе говоря – прирожденным диктатором. Казалось, что уж он-то заставит жернова власти вращаться быстро… Однако же всю свою энергию Посадас направил на борьбу с федералистом Хосе Артигасом, столь же упертым человеком, как и он сам. Личное и частное возобладало над общими интересами – ради победы над неуступчивым Артигасом, контролировавшим часть Восточного берега и провинцию Энтре-Риос[70], Посадас был готов сотрудничать с испанскими и португальскими роялистами. К сожалению, в Буэнос-Айресе мало кто понимал, что сепаратизм Артигаса является не его прихотью, а объективно обусловленным требованием жизни.

Не сделав для страны ничего полезного, Хервасио Посадас в январе 1814 года передал пост своему племяннику, лейтенант-полковнику[71] Карлосу Мария де Альвеару (точнее говоря, это Альвеар, игравший ведущую роль в Ассамблее Тринадцатого года, сначала поставил Верховным правителем своего дядю, а после решил править сам). На момент прихода к власти Альвеару было всего двадцать пять лет, но тем не менее он показал себя искусным политиком и толковым офицером.

При всей своей нелюбви к Хосе Артигасу и неприятии сепаратизма Альвеар решил пойти на компромисс, которого требовала обстановка (если противника невозможно победить, то с ним нужно договориться), и предложил Артигасу независимость Восточного берега (современного Уругвая) в обмен на вывод войск из Энтре-Риос, но Артигас с этим не согласился, и Альвеару пришлось направить против него войска.

Переворот 1815 года

В провинции было неспокойно – теперь восстания поднимали не пеоны, а их хозяева-каудильо[72]. Каудильо не восстанавливали власть испанской короны, а правили как диктаторы, но все прежние порядки, выгодные крупным землевладельцам, восстанавливались в полном объеме. Ассамблея никак не могла этому помешать – со временем она все больше и больше погрязала в дискуссиях, препятствовавших нормальной работе. По сути, к началу 1814 года из единого органа Ассамблея превратилась в совокупность разобщенных фракций, каждая из которых пыталась проводить свою политику. Образно говоря, Ассамблея напоминала выстроенную кругом расстрельную команду, каждый из членов которой целился в другого.

Мог ли в таких условиях не вспыхнуть контрреволюционный мятеж в Буэнос-Айресе? Конечно же не мог. Он начался 15 апреля 1815 года, и организаторами его стали члены кабильдо, недовольные тем, что Ассамблея и вообще новая власть посягнула на их исконные права. Силовую поддержку им оказали войска гарнизона Буэнос-Айреса. Мятежники действовали энергично и безжалостно (так же, как в свое время действовали патриоты) – те, кого они считали своими противниками, арестовывались, ссылались или были убиты. Кабильдо, взявший исполнительную власть в свои руки, распустил Ассамблею Тринадцатого года и создал Наблюдательную хунту, главной задачей которой стал созыв Национального конгресса – нового учредительного собрания. Верховным правителем был назначен генерал Хосе Касимиро Рондо Перейра, командовавший на тот момент Северной армией. Но генерал не мог оставить армию и вообще находился в двух тысячах километрах от столицы, поэтому его заменили на идейного вдохновителя и одного из главных организаторов мятежа полковника Игнасио Альвареса Томаса. Нужно сделать уточнение: переворот 1815 года был не роялистским, а сааведристским, но при этом следует учитывать, что сааведристы стояли на близких роялистам позициях и самого Корнелио Сааведру в свое время подозревали в сговоре с инфантой Карлотой.

Игнасио Альварес Томас

Для понимания настроений, царивших среди тех, кого называли «реакционерами» или «контрреволюционерами», нужно учитывать, что власть испанской короны, при всех ее недостатках, была периодом длительной стабильности, а стабильность имеет очень важное значение. Патриотизм – дело хорошее, но, когда он приводит к нестабильности, даже самые рьяные патриоты начинают с ностальгией вспоминать те времена, когда жизнь катилась по наезженной колее и не происходило никаких потрясений. Опять же – перемены хороши, если они улучшают жизнь, а при всех «шатаниях» новой власти ни о каком серьезном улучшении не могло быть и речи. Да – многое изменилось к лучшему, начиная со свободы торговли и заканчивая справедливым перераспределением земли, но стабильности не было. Первая хунта сменилась Большой хунтой, за которой пришел Первый Триумвират… Повторять незачем, вы и так все знаете.

А в Европе тем временем разобрались с Наполеоном Бонапартом, который из владыки мира превратился в сосланного узника. Король Фердинанд VII вернулся на престол, от которого он в свое время отрекся, и начал так круто «закручивать гайки», что некоторые из его подданных поминали хорошим словом Жозефа-узурпатора. Во всех испанских американских колониях национально-освободительные движения были подавлены (пускай и временно). Соединенные провинции Рио-де-ла-Платы оставались единственным очагом свободы, единственным факелом, который не удалось погасить. Жаль, только, что в этом очаге не было согласия и единства.

Глава пятая

Долгожданное провозглашение независимости и закладка основ аргентинского государства

Национальный конгресс

24 марта 1816 года в Тукумане открылся Национальный конгресс Соединенных провинций. Основным вопросом, обсуждавшимся на этом собрании, стал вопрос о форме государственного устройства, причем большинство участников конгресса, даже такие радикалы, как Мануэль Бельграно, выступали за монархию.

Конгресс в Тукумане

Не спешите удивляться, давайте сначала оценим обстановку, которая сложилась на тот момент. Наполеон был низвержен, республиканские идеалы уже не выглядели столь привлекательными, как раньше, да и вообще республика ассоциировалась с непрекращающимся хаосом и всплесками террора. Патриотам была важна независимость Соединенных провинций, а конституционная монархия могла обеспечить этой независимости стабильность. Да и чем конституционная монархия хуже института Верховных правителей? В чем-то даже лучше. К тому же патриоты надеялись, что конституционная монархия сможет установить тесные отношения с Великобританией, в которой теперь видели потенциального защитника от притязаний Испании и Бразилии («tempora mutantur, et nos mutamur in illis»[73]), а также с Францией. Обе эти страны проявляли интерес к испанским колониям и совершенно не собирались помогать королю Фердинанду возвращать их под свою руку. Французы даже подобрали кандидата в монархи – юного Карла Людовика Бурбона-Пармского, герцога Луккского.[74] Британцев Карл вполне устраивал, как и генерала Хуана Мартина де Пуэйрредона, избранного на должность Верховного правителя в 1816 году.

12 ноября 1819 года большинство депутатов конгресса проголосовали за установление конституционной монархии с герцогом Луккским на престоле. Однако монархия означала централизацию власти, и это не устроило провинциальных каудильо. В провинциях Санта-Фе и Тукуман произошли перевороты, организаторы которых сместили назначенных Буэнос-Айресом губернаторов, заняли их место и провозгласили независимость. Их примеру последовали губернаторы других провинций. От идеи с монархией пришлось отказаться.

Но зато на конгрессе была провозглашена независимость Соединенных провинций Южной Америки (которые мы, как и многие