Теряя надежду - Юлия Динэра

Что? Нет, не может быть, он не мог этого сделать. Да, черт возьми, он это сделал, он уволил Киру. Но почему? Он сказал, что она распускает сплетни..

— Мне вообще плевать, что мелят языки моих работников, главное, чтобы с делом хорошо справлялись, но когда я слышу, что говорят, будто сестра моей девушки наркоманка, что она курит травку даже не отойдя от кафе и на пару метров, я не оставляю это безнаказанным, потому что думаю, будто это вранье. Ты понимаешь, что если это найдут. — «исчадие ада» повертел бумажкой у меня перед лицом, — тебе конец, и я не смогу тебе помочь, а если я влезу, меня потащат за тобой, а следом моего отца, потому что это его кафе, тупая ты сука! — Андрей кинул мне в лицо сверток с травой, и я вздрогнула.

— Если, ты хочешь серьезных проблем, можешь продолжать свою «деятельность», но на работе я этого не потерплю. Ты можешь, хоть до смерти обкуриться, но не здесь, усекла? — Вслед за этими словами, послышался звук чего-то упавшего на пол. Я опустила глаза и увидела свои балетки, которые все это время Андрей держал в левой руке. Мне стало не по себе от сложившейся ситуации, а потом, я почувствовала, что глаза защипало от напрашивающихся слез, которым, я никак не позволю выступить. Пусть хоть убьет меня здесь, я не заплачу.

Мы какое-то время смотрели друг другу в глаза, я так и не проронила ни слова, мне будто рот зашили, а Андрей будто ждал, что я хоть что-либо отвечу. Видимо, время ожидания истекло, потому что, буквально, через секунду, он ушел, а я подняла с пола траву, завернутую в бумагу, запихала в сумочку, которую потом вернула обратно в шкафчик.

Полгода спустя

— Женя, верно? — Женщина, сидящая напротив улыбнулась мне, я никак не отреагировала, лишь продолжала пялится на нее. Мне нравилось рассматривать ее, в ней было что-то, вызывающее жалость, от этого мне становилось лучше. Мне жаль ее, и я питаюсь этой жалостью к окружающим. Это мерзко и гадко, и я не люблю это в себе, но лишь подсознательно. Ее проглядывающие седые волоски, могли бы сказать, что ей чуть за пятьдесят, ее бордовый жилет, связанный, вероятно еще в прошлом столетии, кричал «Мне шестьдесят и у меня не было секса сорок лет». Ее морщины на лице, уставшие глаза и неухоженные руки, говорят мне, что эта женщина в глубокой депрессии или была в ней и теперь застряла в этом образе. Я не психолог, но я женщина, и я уже долго посещаю это место, так что, я наполовину психолог.

— Ты ходишь на наши встречи уже месяц, и мы ни разу не услышали твою историю. Что тебя беспокоит, детка? Поделись с нами.

— Не думаю, что это кому-то интересно. — Наконец, говорю я.

— Конечно, интересно. Мы ведь затем здесь и собираемся, чтобы слушать друг друга.

Какая настырная тетка, лучше бы я продолжала молчать.

— Слушать, не означает быть заинтересованным.

— Тогда, зачем же ты сюда приходишь, если не хочешь поделиться с нами частицей того, что тебя беспокоит?

— Могу задать Вам встречный вопрос, но Вы обидитесь.

— Почему же? — Она взглянула на меня с вызовом. Эта женщина не знает, насколько гнилой мой язык. Она думает, раз я постоянно молчу здесь то, я вообще не умею разговаривать.

Я молчу, и ощущаю шестнадцать пар глаз на себе. «Чего уставились, кретины!?» Хочу заорать я, но молчу.

— Давай же, не стесняйся. Какой ты вопрос хотела мне задать?

— Да она не умеет разговаривать. — Говорит чувак в кожаной куртке. Его зовут Ренат, ему двадцать лет, он тупой козел, постоянно жующий жвачку и никогда не снимающий свою куртку. На каждую нашу встречу в этой дыре, его привозит отец, а забирает мать. У папаши постоянно каменное выражение лица, а у матери глаза на мокром месте. Конечно, иметь такого сына кретина, не каждая мать выдержит. Группа его терпит, потому что боится. Я тоже терплю, но я не боюсь, мне просто плевать, на шум который издает его грязный рот. У этого парня нелады с башкой, а богатенькие родители впихнули его в группу поддержки вместо того, чтобы отправить в психушку. Судя по его историям и фантазиям, которыми он делится в группе, его вполне можно закрыть в дурке на всю жизнь. Никому не было смешно слушать подробную историю о том, как он прокрутил в мясорубке средний палец, какого-то парня. Он рассказывал и смеялся, но это не было смешно и мне хотелось ему врезать.

— Имей уважение, Ренат. — Говорит женщина в бордовой жилетке. Я знаю, что ее зовут Виктория Александровна, но мне больше нравится называть ее женщиной, потому, что так проще. Не знакомому человеку легче сочувствовать и при этом радоваться этому. Интересно, если я об этом скажу, они подумают, что я чокнутая?

— Вам бы лучше снять эту жилетку. — Говорю я, и все снова смотрят на меня, женщина хмурится.

— Прости? — Она заинтересована.

— Вы хотели услышать мой встречный вопрос. Так вот: почему Вы носите эту уродливую жилетку времен правления Александра второго?

Кто-то захихикал. Я продолжила:

— Почему, Вы не оденетесь нормально, не приведете в порядок свои волосы, руки, лицо? Вы предпочитаете выглядеть на шестьдесят, хотя Вам не больше сорока пяти.

— Сорок восемь. — Ни чуть не смутившись, поправляет она, я замолкаю.

— Продолжай. — Говорит женщина. Я осматриваюсь по сторонам, наверное, впервые за все время, проведенное здесь, я столь отчетливо вижу лица этих людей. Нас семнадцать, мы собираемся три раза в неделю, садимся по кругу и рассказываем друг другу свои душещипательные истории, точнее они рассказывают, я обычно молчу и слушаю, я хороший слушатель и наблюдатель.

— Это все, что я хотела сказать. — Слегка прокашлявшись, отвечаю я.

— Ты, очень глубоко раненый ребенок, Женя, я бы хотела тебе помочь, но не знаю как, потому что ты ничего нам не рассказываешь, и выгнать тебя я тоже не могу, ты можешь и дальше ходить сюда, но это ничем тебе не поможет, пока ты сама не захочешь. Я просто хочу сказать, что если тебе, хочется поговорить, но ты стесняешься при всех, ты всегда можешь подойти ко мне, и я выслушаю тебя.

Что? Почему эта женщина говорит это? Я только что открыто намекнула, на ее уродский внешний вид, а она предлагает мне помощь. Что не так с этим миром?

— Так, ладно. На сегодня закончим. Спасибо всем, что пришли и были честны. До встречи в пятницу. Женя, ты можешь остаться.

— Нет, спасибо. — Буркнула я, и направилась к выходу. Я ушла самая первая, на улице меня догнал Ренат.

— Круто ты ее. — Сказал он, подбежав. Я шагала быстро, он шагал в такт мне.

— Что? — Я не скрыла неприязни, задавая вопрос. Я не боюсь этого парня, пусть он хоть сотню средних пальцев через мясорубку пропустил.

— Я говорю, круто ты ее пресанула, Викулю нашу.

— Никого я не пресанула.

— Еще как пресанула, я сижу почти рядом с ней и видел, как она побелела. Я даже представил, как вы деретесь. Вот умора.