33 визы. Путешествия в разные страны - Юрий Александрович Жуков

волос и все ваши особые приметы. Офицер спасательной службы учил вас пользоваться парашютом и спасательным нагрудником «Мэй Вест», названным так по имени популярной некогда кинозвезды. Он обязательно показывал вам комнату, на стенах которой были аккуратно развешаны все те вещи, которыми вы должны пользоваться, если самолет упадет в океан: надувная резиновая лодка, бумажный змей для подачи радиосигналов, крючки для уженья рыбы, бумажный парус и многие другие предметы, включая «дневник плота», который вы были бы обязаны вести на случай, если никто из вас, пассажиров, не доживет до того часа, когда плот будет найден, — по дневнику можно было бы восстановить историю катастрофы.

В заключение вам показывали бодрящий документальный фильм, изображающий падение и гибель самолета и спасение его пассажиров, предусмотрительно запомнивших все советы добрых наставников и правильно пользовавшихся вышеуказанными предметами. На своей утлой резиновой ладье они побеждали шторм, крючками удили рыбу, по радио вызывали спасательный самолет, и все заканчивалось очень мило. После просмотра этого фильма на вас надевали парашюты, и вы следовали к воздушному кораблю — теперь вы были вполне готовы к дальнему рейсу...

Оставив позади высокие обрывистые берега Нормандии, самолет быстро пересек затянутый вечерним туманом неспокойный в это время года Ламанш и, держа курс строго на север, промчался над Великобританией. И вот уже мы летим над Атлантикой.

Еще немного, и все внизу и по бокам растворяется в неясных клубах тумана. Иллюминаторы затягиваются пушистым инеем. Тускло мерцают на консолях крыльев сигнальные огни. В эти минуты теряется всякое ощущение скорости и кажется, будто самолет повис в воздухе и медленно колышется над прозрачной темной пропастью. Но вот истекает седьмой час полета, внизу появляются разрывы в облаках, и снова видны электрические огни. Самолет тяжело кренится, разворачивается, планирует; сипло ревет сирена, напоминающая о том, что шасси еще не выпущены. Огни снова затягивает туман, по крыльям барабанит дождь. Самолет делает несколько кругов во мраке, пока пилот не находит лазейку в тяжелых, опоенных дождем облаках. Тогда он выпускает шасси, включает свои ослепительные прожекторы и ведет машину на посадку — посадочная площадка четко обозначена яркими фонарями и дополнительно освещена наземными прожекторами.

Толчок, еще толчок, и самолет, тяжело покачиваясь и вздрагивая, подруливает к такому же стандартному бараку, как и в Орли. Только надпись на нем другая: «Кефлавик». И здесь огромное поле залито бетоном и асфальтом. Во мраке вырисовываются смутные контуры ангаров. Повсюду слышится только английская речь.

Кефлавик расположен рядом со столицей Исландии Рейкьявиком. Огни Рейкьявика мы видели с воздуха. Но ехать туда в этот поздний час вряд ли целесообразно, тем более что стоянка воздушного корабля непродолжительна, — его бегло осмотрят еще раз перед прыжком через Атлантику и досыта напоят горючим. У самолета уже хлопочут техники, затянутые в водонепроницаемые костюмы, — дождь льет, как из ведра, и шумные струи стекают с крыльев «дугласа» на асфальт, искрясь в лучах ярких прожекторов.

В ожидании старта можно перелистать вчерашние нью-йоркские газеты в салоне, можно выпить кружку кофе в баре, можно потолковать с меланхоличным штурманом, который, пережевывая резинку, скажет вам, что за океаном мы будем через десять часов, — дальнейший маршрут — через южную оконечность Гренландии и Лабрадор. Потом вас проведут к самолету, на вас снова наденут пухлые резиновые нагрудники «Мэй Вест», привяжут вас к креслам, и вы можете спокойно спать до утра, тем более что сквозь замерзшие иллюминаторы ничего увидеть не удастся.

Проснулись мы уже у берегов Северной Америки над одним из самых негостеприимных мест земного шара — Лабрадором. Серо-стальная океанская гладь была отсечена белым иззубренным берегом. Изглоданный водой и ветрами гранит занесен снегом. И дальше, насколько охватит глаз, — беспокойный, какой-то угрюмый и злой пейзаж: путаница скалистых хребтов, ущелья, провалы, замерзшие озера. Ни огня, ни дымка — бескрайняя пустыня.

Дальше к югу — дремучие хвойные леса. И опять ни огня, ни дымка. Только изредка у океана — рыбачьи становища да лесоразработки. Наконец, у глубокого узкого фиорда самолет сделал крутой разворот вправо, и вашим взорам открылась знакомая по Орли и Кефлавику картина: широкое поле, залитое бетоном и асфальтом, огромные ангары, забитые самолетами, добротные стандартные дома американской выделки и звездные флаги на мачтах. Мощные тракторы соскребли снег с поля, расчистили дорожки к домам, над которыми в тихом морозном воздухе поднимаются густые столбы дыма.

Это был Гузбейн — по-русски Гусиный залив, — мощная воздушная база, созданная американцами в годы войны на принадлежащей англичанам земле. Вокруг Гузбейна — на тысячи километров таежная глухомань. А здесь — воздушная база, снабженная современнейшим оборудованием.

Еще полчаса, и самолет, пробежав по обледеневшей асфальтовой дорожке, опять ушел в небо. Теперь он мчался на юг, и с каждым часом пейзажи внизу становились все мягче и приятнее.

Летчики повеселели — теперь они были почти что у себя дома. Все начали чиститься, приводить себя в порядок.

Пассажирам раздали для заполнения очередные американские иммиграционные анкеты. Предстояло ответить на такие, к примеру, вопросы:

— Являетесь ли вы лицом, высказывающимся за свержение насильственным путем власти, существующей в США?

— Были ли вы в сумасшедшем доме?

— Являетесь ли вы анархистом?

— Не многоженец ли вы?

Длинный раздел анкеты был посвящен выяснению вопроса о расовой принадлежности. Нас предупреждали: если в наших жилах течет хотя 1/32 часть негритянской крови, мы — негры, и сокрытие от американских властей этого факта будет рассматриваться как тягчайшее преступление.

Пока шло заполнение анкет, время летело незаметно, и когда мы вновь прильнули к иллюминаторам, то увидели какой-то невероятный, огромный, от горизонта до горизонта город — уже начинался так называемый Большой Нью-Йорк: бесчисленные пригороды, опоясывающие этот город, слились с ним и образовали одно целое, занимая площадь в 99 759 квадратных километров, на которой жили 11 524 000 человек.

Здесь все было спутано, смешано, сбито в хаотическом беспорядке: заводы, торговые кварталы, сады, склады, железнодорожные станции. Одно пристраивалось к другому, одно поглощало другое. И над всем этим хаосом — автомагистрали, «скайвей», «небесные дороги»: автомобилю незачем путаться в нелепой неразберихе бесчисленных нью-йоркских пригородов — он выскакивает на автостраду, поднятую над землей на высоких стальных колоннах, и летит напрямик над домами, над заводскими цехами, через улицы наискось, через реки, через парки.

Но вот дома стали выше, улицы ровнее, и впереди, там, где широкий Гудзон, раздваиваясь на два рукава, медленно и устало подползает к океану, мы увидели, наконец, Манхэттен — продолговатый тесный остров, накрытый геометрической сеткой кварталов. Сверху он — словно гигантский окаменевший еж, ощетинившийся иглами своих небоскребов. Самолет уже