Тень фараона - Сантьяго Мората

Его глаза закрылись. Все вышли из зала, кроме Нефертити.

Исполняя приказ фараона, мы все, несмотря на глухую ночь, отправились в сад к алтарю Атона. Даже Хоремхеб встал за нами с мрачным видом и присоединился к молитвам с глубоким почтением, порожденным дружбой.

Мы все молились с особым усердием и верой, ибо в отсутствие сына Атона велик был риск, что сияющее солнце не взойдет на небо. В прежние времена вся страна проводила такие ночи без сна, все жрецы молились и приносили жертвы, чтобы победить тьму, однако сейчас мы чувствовали себя единственными, кто сохранил верность Атону. Призывать же народ на молитву Амону, жрецы которого ждали смерти фараона, как грифы – падали, не имело смысла. Поэтому мы молились горячо, как никогда.

К нам присоединилась Нефертити. В знак траура она коротко остригла волосы, подобно узнавшей о смерти Осириса Исиде перед тем, как она отправилась на поиски его разбросанных останков. На царице была белоснежная траурная туника. Это означало, что Эхнатон мертв.

Когда мы увидели ее, по нашим телам пробежала дрожь. Мы молчали, пока она не начала молиться. Собрав все силы, она осушила слезы и громким голосом стала произносить слова Великого гимна Атону, сочиненного самим фараоном:

Наше бдение продолжалось. Новая повелительница, хотя и непровозглашенная, молилась за всех и за каждого в отдельности, произнося слова, идущие из сердца. Мы все плакали. Когда подошла моя очередь, я сказал:

– Атон, солнечный диск, в тебе соединились отец и сын, просвети нас и согрей своим теплом, нам холодно и одиноко без твоего света. Мы верим, что теперь ты стал сильнее и не чувствуешь боли, которую Темные послали твоему смертному телу, испепели их своими лучами, как они того заслуживают, а нам, глядящим в твои глаза с любовью, дай свет и тепло. Не ослепляй нас. Веди нас. Уничтожь зло в наших сердцах и помни о тех, кто тебя любил не по обязанности, как фараона, а теперь и бога, а как доброго человека, любившего нас как свою семью, создавшего для нас особый мир, далекий от насилия, варварских устоев, бездушного этикета и наказаний. Ты освободил нас от всего этого, чтобы мы с помощью Атона стали мужчинами и женщинами со своим собственным характером. – Вспомнив о Туте, я вздохнул. – Спасибо, что ты был нам не суровым и жестоким, а добрым и снисходительным отцом.

Затем мы один за другим стали подходить к алтарю, пока первые робкие лучи солнца не осветили холмы пустыни. Мы все с облегчением вздохнули и улыбнулись.

Опасность миновала.

Возблагодарив нового Атона, мы все посмотрели ему в глаза, однако никто из нас не унаследовал способность почившего фараона выдержать его взгляд, не ослепнув (вероятно, мы были этого недостойны), а затем вернулись в материальный мир.

Я глупо улыбался. Я на самом деле боялся, что солнце не взойдет, и вовсе не крепкая вера, как думал добрый Эхнатон, но любовь, которую я к нему испытывал, позволяла мне надеяться, что он и впрямь вознесется к самому солнцу, и помогала выдержать боль его отсутствия. Меньшего он не заслуживал.

В глубине сердца и не менее торжественно я распрощался с худшим фараоном из всех, кого знал Египет, и с наилучшим человеком, которого он никогда не узнает, а затем отправился к себе. В моей душе царило спокойствие, которое дается чистой совестью. Я принял решение, как мне жить дальше. Со мной могло случиться что угодно, так как мое положение стало весьма шатким; возможно, мне тоже придется бежать, если Нефертити не удастся укрепить основы своей власти, но это будет завтра, а сегодня я, хотя и смертельно устал, чувствовал себя превосходно.