Дракоморте - Ирина Вадимовна Лазаренко

Илидор нахмурился, посмотрел на Фодель, точно она могла сей миг дать ему какие-то пояснения. Фодель была занята разговором с незнакомым дракону рослым светлобородым жрецом, и этот светлобородый жрец немедленно не понравился Илидору.

Над вырубкой понёсся глубокий бас Юльдры — верховный жрец начал воодушевляющую речь о том, как жрецы отца-солнца прокладывают заново путь в Старый Лес, как они отважно и умно одолевают преграды и как сияние света озаряет старолесские народы. Юльдра говорил убедительно и хорошо, и к концу его речи даже дракон убедился, что Храм затеял прекраснейшее дело, решив вернуться в Старый Лес, и что уже вот-вот все неувязки будут увязаны, все вопросы разрешены, и на всеобщем толковище старолесцы с радостью откроют жрецам путь к утраченной храмовой башне.

Речь Юльдры успокоила дракона. По всему видно, верховный жрец знает, что делает. Да и могло ли быть иначе? Ведь только безумец ввязался бы в подобную авантюру, не имея ясного плана действий на все возможные случаи. Ясно же, что у Храма Солнца есть план, не может не быть — ведь Юльдра умён и опытен в таких делах, раз протащил свою веру даже в гномский город Гимбл. В город гномов отнюдь не каждому вершиннику дозволяется хотя бы войти! Не говоря уже о том, что не всякому вошедшему в подземный город доводится выйти из него.

Успокоился не только Илидор – явственно повеселели все. С большим аппетитом умяли зерновое варево с рыбой, сытными рассыпчато-крахмалистыми клубнями и нападавшими в котёл мошками. Выпили расслабляющего отвара из листьев душицы и мяты. Осоловели, расслабились, заулыбались — только неугомонная Рохильда на другом краю бревенчатого полукруга что-то азартно втолковывала собравшимся вокруг неё жрецам, и голос у неё был очень самодовольный. То и дело она постреливала глазами на Йеруша, а тот с милой улыбкой глядел на неё почти неотрывно.

— Найло, ты в порядке? — нерешительно спросил Илидор.

Йеруш сделал вид, что не услышал.

— Наш гость Илидор, — проговорил Юльдра, и все взгляды упёрлись в дракона, защекотали ему щёки, замурашили плечи. — Расскажи о нашем прихожанине, с которым ты бился бок о бок в гимблских подземьях. Расскажи нам об Эблоне Пылюге.

Илидор честно готовился к вечерним посиделкам, готовился рассказать жрецам об Эблоне, но теперь, когда десятки пар глаз уставились на него, дракон понял, что хочет говорить вовсе не о гноме, который чтил отца-солнце. История Эблона осталась там, в подземьях Такарона, и Эблон остался в подземьях, и всё то, что казалось нормальным или хотя бы допустимым в том бесконечно долгом походе, в глубинах, не похожих ни на что известное солнечному миру, — все те вещи, которые там выглядели возможными, в любом другом месте переставали казаться таковыми.

Дракону не хотелось вспоминать о подземьях. Не хотелось подбирать правильные слова и придумывать, как бы обойти сложные и неизбежные вопросы вроде того, где же находится Эблон сейчас, какой выбор он сделал для себя. Это невозможно было объяснить людям, которых не было тогда в подземьях Такарона.

Нет, не хотел Илидор говорить о Пылюге. Илидор хотел встряхнуться, раскинуть крылья и свалиться в серовато-звёздное прохладное небо, выше жара кострищ и жужжания комаров, Илидор хотел петь небу о своём, о золотодраконьем, и пусть бы все эти внимательные глаза жрецов следили за драконом, когда он плещется среди звёзд и поёт свою песню, а не когда он мнётся у костра и не хочет рассказывает чужие истории!

Фодель глядела на Илидора тепло-тепло, с нежной приветливой улыбкой, и, встретив её взгляд, Илидор слегка воспрял. Улыбнулся жрице, тут же отвёл глаза, стал смотреть на один из небольших шатров, во множестве растыканных по вырубке. В сумерках шатёр казался клубом дыма, прочерком тени, игрой воображения. Дракон совсем забыл, с чего собирался начать свой отрепетированный днём рассказ.

Жрецы терпеливо ожидали, ели дракона глазами. Потрескивали горикамни кострищ. Слишком громко для безветрия шелестела листва на каком-то кряжиче. Вдалеке едва слышно ухала сова, вился над ухом нахальный комар, зудел, зудел и зудел, как Эблон Пылюга, бывало, зудел о чистейшем сиянии света, что горит в его груди очищающим пламенем, и о несении света во тьму и мрак, и об уничтожении тварей во славу отца-солнца и величия Храма…

Илидор заговорил, чтобы заглушить голос Эблона, который почти уже начал звучать у него в ушах. Голос Эблона мог призвать те, другие голоса, которые вырастают из бледно-розовой дымки, и дракон бы согласился целую ночь восхвалять прихожанина-гнома у храмового костра, лишь бы не слышать тех голосов. Он начал говорить как раз вовремя: краем глаза успел заметить дымчатую тень драконицы, танцующей в небе над холмами Айялы. При звуке голоса Илидора дымчатая тень пропала.

Разумеется, она вернётся. Снова.

Но сейчас золотой дракон рассказывал жрецам об Эблоне Пылюге — одном из немногих гномов, которые умудрились уверовать в отца-солнце, живя под землёй и никогда не видя солнца. Тщательно подобранными ещё днём словами, умудряясь никак не выражать собственного отношения к этому буйному гному, Илидор рассказывал жрецам, как Эблон Пылюга шёл по подземьям в составе отряда, отправленного на поиски машины-бегуна.

Илидор рассказывал, как чтил Эблон отца-солнце. Рассказывал, что в каждый бой и каждый дневной переход Эблон отправлялся со словами про осколок солнца, горящий в его груди очищающим пламенем. Рассказывал, что не было в подземьях ничего, способного испугать или смутить Пылюгу, поколебать его решимость разить тьму и мрак, изничтожать подземных тварей во славу отца-солнца, нести свой свет в самые дальние и тёмные подземные норы.

Илидор не рассказывал, как невыразимо Эблон бесил дракона и собственных сородичей этим стремлением лезть решительно во всё, его не касавшееся. Как Пылюга замедлял продвижение отряда, требуя «выжигать крохи мрака» не только на пути, но и на всех возможных его отвилках.

Не рассказывал Илидор, как долго Эблон не доверял ему, как демонстрировал своё недоверие каждым жестом и взглядом. Эблон остерегался выражать своё отношение напрямую — ведь король Югрунн Слышатель заключил уговор с драконом, и не доверять Илидору означает сомневаться в мудрости короля, а за сомнение в мудрости короля другие гномы без затей снесут тебе голову, чтоб неповадно было думать ею всякую чушь. Илидор не рассказывал, как прорастали в Эблоне проблески уважения и доверия к дракону. И как он случайно спас Пылюгу из города падающего пепла, хотя предпочёл бы, чтоб на месте этого брюзги Эблона оказался любой другой гном. Как они вынуждены