Вниз по течению-1 - Кирра Уайт

А над ними, словно ядерный гриб, возвышался купол. Хадар ненавидел Азар и его жителей всей душой: за Башню, за пережитые там унижения, за смерть Кадзуки. Он мечтал уничтожить этот мир, бросить в реку и смотреть, как он корчится в муках, как слой за слоем облазит кожа и вытекают глаза. Хадар держал её за руку, когда она умирала, чувствовал, как пульсирует артерия на тонком запястье. Слабо, очень слабо. Кадзуки и сама была такой — застенчивой и робкой. Они познакомились в своём, родном мире: Кадзуки сидела на скамейке под роняющей цвет сакурой и читала книгу, прикрыв глаза рукой от яркого солнца. Ветка касалась щеки девушки, лёгкие розовые лепестки падали на страницы. Хадар подошёл к скамейке и сломал ветку. Увлечённая книгой, девушка вздрогнула от хруста и вскинула на него испуганные глаза.

— Не хочу, чтобы она касалась вашей щеки, — сказал Хадар, кладя ветку на скамейку рядом с девушкой. Она посмотрела на ветку, потом на него и, смущённо спросила:

— Вы поступаете так со всеми, кто вам не нравится?

— Ради вас могу со всеми.

— Вы же меня не знаете, — заметила она едва слышно.

— Что же мы медлим?

Больше они не разлучались, даже в Азар попали вместе. Но Кадзуки оказалась слишком нежной для этого мира, а Хадар не смог её защитить. Единственное, что он сумел для неё сделать, это не отдать в кукры. Больше всего в этом мире она боялась стать одной из них, да что скрывать: все они этого боялись. Даже когда ты мокрозяв, у тебя остаётся некоторая свобода — если не воли, то хотя бы мысли. Кукрам не позволено даже этого. Жизнь кукра можно сравнить с жизнью пылесоса — «включают» только для выполнения работы, а затем вновь «отключают».

Хадар сам влил Кадзуки в рот яд и держал за руку до тех пор, пока не перестала пульсировать артерия на запястье. Все это время они смотрели друг другу в глаза. Смотрели и молчали. Кадзуки уже не могла говорить, а Хадар считал, что слова лгут. Как говорил Лао-Цзы: высказанная вслух истина перестаёт быть таковой.

За спиной раздался шорох лёгких шагов. Хадар обернулся. Уверенная, что приблизилась бесшумно, ученица чуть вздрогнула и залилась румянцем. Она была юной, лет пятнадцать, а, может, и того меньше. Тёмная одежда полностью скрывала тело, открыто оставалось лишь лицо, да тонкая полоска шеи над воротником; сквозь грубое одеяние проступала высокая грудь.

— Господин, Великий Хранитель Элсара ждёт вас, — сказала девушка нежным голоском.

Поблагодарив её кивком, Хадар прошёл к низкой двери, что вела в покои ВХЭ — так он сокращённо называл босса.

Живи ВХЭ на Земле, его возраст перевалил бы за триста лет. В Азаре время текло в четыре раза медленнее, но, тем не менее, даже здесь босс был старым. Ничего, зато охранявшие его кукры всегда молоды — неоткукренная вода им нипочём, а пройти мимо них к старикану невозможно.

Каждый раз, встречаясь с кукрами, Хадар думал, что они — есть венец творения этого больного мира. Совершенное оружие, не знающее жалости, любви и страха. Несчастные, полностью отдавшие себя Азару, утопившие память в его мёртвой воде.

Хадар прошёл по узкой, застеленной коврами и жарко натопленной комнате. Старик сидел за столом, ел булку с изюмом и запивал вином. Специально для ВХЭ и его семьи выращивали настоящую пшеницу и виноград, поливая их откукренной водой. Это вам не мусор из перемолотого цеплюча, каким питались остальные азарцы. Несмотря на духоту, на ВХЭ был тёплый халат, из-под стола выглядывали ноги в вязаных носках. Хадар вспомнил, как увидев старикана в первый раз, подумал, что тот похож на гардеробщика в театре: аккуратный старичок с простоватым лицом, редкими, зачёсанными назад седыми волосами. В своём мире Хадар ходил в театр только за компанию с Кадзуки. Она была заядлой театралкой, знала в лицо всех актёров, могла часами говорить о том, кто выразительнее в той или другой роли. Хадар не любил всё это лицедейство — надуманные страсти, бутафорские кинжалы, смерть напоказ, а после выход на поклон к зрителям.

В этом мире Хадару в театр и ходить не требовалось: он находился в нём постоянно, притом в ненавистном для себя качестве актёра. Сейчас как раз начиналось лицедейство. Старикан любил, чтобы агенты, не доходя до него десяти шагов, бухались на колени и бились об пол головой. В том числе и начальник службы агентов. Биться приходилось громко — старику нравилось прикидываться глухим, хотя всё, что ему нужно, он слышал. Чтобы хоть немного смягчить чувство унижения, Хадар в такие моменты представлял, что это забивают гвозди в крышку гроба босса. Пусть даже на Азаре не хоронили в гробах.

— Вода жизнь, — важно произнёс ВХЭ.

— Вода жизнь, — повторил Хадар, по-прежнему глядя в пол. Поднять голову можно было после разрешения старикана. Тот сегодня медлил. Кряхтя, встал со стула, прошаркал к окну. Приподняв голову, хоть это и противоречило правилам, Хадар увидел, что босс остановился вполоборота, глядя на улицу.

Хадар не уважал ВХЭ. Откровенно говоря, он не уважал всех истинных азарцев. Вымирающий вид, существующий лишь благодаря мокрозявам. Но они не хотели этого понимать, самая последняя потаскушка азарка ставила себя выше мокрозявы.

Если бы не сраные порядки, Хадар сам мог бы стать Великим Хранителем. Ума, хитрости и жестокости у него хватало. Но у победившего на турнире мокрозява было лишь два пути: стать лодочником и таскаться туда-сюда по реке, пока не сожрёт червь или не убьёт ради лодки молодой победитель; либо, как Хадар, стать агентом и оставаться им всегда. Порой его накрывала такая злость, что хотелось крыть всех матом, разбивать кулаки о морды и макать этих недоделков в реку, глядя, как слезает с костей мясо. Тогда старший агент Хадар несколько дней отлёживался дома — обработка будь она неладна.

Но за годы он научился управлять гневом, загонял его в закоулки души и беззвучно говорил себе: однажды всё изменится. Нужно только подождать, набраться сил и найти людей среди азарцев: по-настоящему обозлённых, готовых бороться и умирать. Но таких было мало — от слова очень. Разговоры шёпотом, перемигивания украдкой и проклятая покорность судьбе.

Значит, надо ждать, смирять гордыню и биться головой об пол.

— Встань, — смилостивился, наконец, старикан.

Хадар поднялся в полный рост, подошёл к окну.

— Что в Городе? — спросил ВХЭ. — Как настроения?

За одиннадцать лет, который Хадар бы агентом, он всё же сумел кое-чего добиться: это к нему невидимыми ручейками стекались слухи, доносы и наговоры. Он читал их, как астроном читает пути комет или историю зарождения звёзд: эта все лишь пыль, оставшаяся после взрыва действительно яркой; эта слабая, сгорит в пути; та чуть ярче, но тоже ничего выдающегося. Очень давно не было никого выдающегося. Все смялись, скукожились, стали скучными и серыми. Такие не способны родить ни одной хоть сколько-нибудь выдающейся идеи. Только и могут, что пережёвывать жвачку, вложенную в рот другими и со скотской покорностью работать: день за днём, день за днём. В последнее время Хадар всё чаще грустил по прежним временам, когда в воды Реки вливалась новая кровь. Среди тех мокрозяв были занятные экземпляры, которые сыпали идеями, будто дикари жемчугом — не задумываясь об их цене. Главным было завлечь их в дискуссию. И вот уже они, чужаки, из кожи вон лезут, стараясь доказать ему, представителю власти, какой неправильный у них мир. Ха-ха, будто он сам об этом не знает! Чего он на самом деле ищет, так это возможности сделать его ещё хуже. Разрушить до основания, чтобы волна снесла этого жрущего булку старикана и иже с ним, и дала дорогу Хадару. Однако, до переворота ещё далеко. Да и чтобы занять место на вершине, желательно быть поближе к ней. Поэтому для начала нужно выдвинуться среди агентов, для чего нужны идеи: неординарные, свежие. Например, что делать с захлестнувшими город народными волнениями? У людей не хватало денег на откукренную воду, они роптали, были недовольны Советом старейшин, который правил в городе.