Время побежденных - Максим Голицын

— Помогают слаборазвитому народу. Посылали же мы в девятнадцатом веке миссионеров ко всяким там людоедам…

— Это диктовалось нашей религией. А какая религия у кадаров?

— Понятия не имею. И вообще религия была только предлогом. Скорее тут дело в экономике. В государственной экспансии.

— Ты сам сказал.

Я поднял голову и поглядел на нее. В ее мрачных глазах дрожал огонек свечи.

Сердце у меня заныло от недоброго предчувствия, и, словно вторя моим мыслям, за спиной у меня бесшумно возникла миниатюрная китаянка.

— Вы Олаф Матиссен? — спросила она голосом, мелодичным, как китайский колокольчик. — Вас к телефону.

Я встал, отодвинул стул.

— Прости, — сказал я Сандре, — я сейчас вернусь.

Но, по правде говоря, сам я этому не верил. Раз уж меня ухитрились отыскать в ресторане — дело дрянь. Что-то наверняка стряслось, и плакали все мои виды на сегодняшний вечер. А ведь так все отлично начиналось!

Ресторан этот недаром считался приличным — кабинки для переговоров тут были закрытые, так что клиенты могли утрясать свои дела, не опасаясь чужих ушей. Я взял трубку, ожидая услышать Карса или Антона, но, к удивлению моему, говорил незнакомец.

— Инспектор Матиссен? — спросил возбужденный мужской голос в трубке.

— У телефона.

— Уж не знаю, помните ли вы меня… Это Бьорн Берланд, историк.

— А! Здравствуйте, профессор.

Теперь я его узнал — тот самый малый, который ждал вместе с нами паром. Он еще занимался Смутным временем. Сам не знаю, почему я его запомнил — должно быть, по какому-то инстинкту, велевшему мне запоминать все, что так или иначе встречается на пути.

— Рад, что вы снова в Бергене, профессор. Как продвигается работа?

Казалось, он колеблется. Какое-то время в трубке слышалось лишь его частое дыхание.

— Профессор?

— Ваш напарник сказал мне, что вас скорее всего можно найти здесь. Простите, я наверняка отрываю вас от частных дел. Он сказал, что это ваш любимый ресторан и что если уж вы собрались куда-то вести девушку, то наверняка сюда.

Вот сволочь!

— Он не ошибся, — уныло ответил я.

— У меня к вам просьба, инспектор. Вы не могли бы приехать ко мне? Срочно.

— Что-то стряслось? — неохотно спросил я. Черт бы его побрал, он что, до утра не мог потерпеть, что ли?

— Да… пожалуй. Я говорил вам, что разбираю архивы. И наткнулся кое на какие любопытные документы. Я подумал, может, вы… понимаете, мне больше не к кому обратиться…

Я вздохнул.

— Дело не терпит?

— Не знаю… мне кажется, за мной следят… Я боюсь, инспектор!

О Господи, свихнулся он, что ли? Беда в том, что мы не можем пренебрегать ничем — любой глупостью, любым ложным сигналом… Таково правило нашего отдела, и пока его еще никто не отменял.

— Хорошо, — сказал я, — я выезжаю. Куда ехать?

— В Музей естественной истории. Там мне выделили кабинет, понимаете ли. На первом этаже, комната пять. Вахтеры уже ушли. Пожалуйста, поторопитесь!

Я знал этот музей — массивное серое здание неподалеку от рухнувшего Технологического центра. Весной там цветут рододендроны, заливая все вокруг розовым и алым светом, а сейчас его караулят лишь темные туи да сосны… Приятное место, да уж больно безлюдное по вечерам. Про парк, расположенный поблизости, ходят дурные слухи — на ночь жители окрестных домов запирают бронированные двери, и на всех окнах там решетки… Я взглянул на часы. Было уже без четверти десять.

— Я буду через пятнадцать минут. Не волнуйтесь. Запритесь и ждите меня. Я назовусь.

— Хорошо… — Он, казалось, колебался. — И еще — приезжайте один.

— Это еще почему?

— Без напарника. Я потом объясню. Не ставьте никого в известность. Просто приезжайте поскорее.

— Я буду через пятнадцать минут. Не волнуйтесь.

Я повесил трубку и вернулся к столику. Китаяночка как раз убрала тарелки из-под закусок и принесла сладкое — яблоки в охлажденном сиропе, кофе и коньяк.

Сандра вопросительно взглянула на меня. Я пожал плечами, присел к столу и торопливо отхлебнул крепкий, дымящийся, черный, точно деготь, кофе.

— Ничего не поделаешь… надо идти.

— Что случилось, Олаф?

— Помнишь того профессора, которого мы тогда встретили на переправе? Берланда?

— Да… — насторожилась она.

— Это он звонил. Похоже, он чем-то напуган. Я так и не понял — чем.

— Может, мне поехать с тобой, Олаф?

Я покачал головой — отчасти потому, что предпочитаю при возможных осложнениях не таскать за собой женщин, особенно привлекательных женщин, отчасти из-за того, что тогда, на переправе, она, как мне показалось, смотрела на профессора с большей симпатией, чем того заслуживает случайный попутчик.

— Нет, не нужно. Не думаю, что там и вправду что-то серьезное. Просто психованный тип. Чего ждать от ученого?

— Он не произвел на меня впечатления психованного типа, — возразила она, — приятный, воспитанный человек.

А я что говорил! Когда этим дурехам попадается какой-то хлюпик, который и пушку-то сроду в руках не держал, они сразу говорят, что он «воспитанный». Будто все остальные ведут себя как разнузданные павианы!

Я потрепал ее по плечу.

— Что бы там ни было, я и сам разберусь. А ты не торопись — видишь, опять пошел дождь. Тут тепло, уютно, музыка играет. А там, снаружи, льет и льет.

— Говорят, раньше, до Катастрофы, все было по-другому, — вздохнула она. — Говорят, у нас в Италии триста дней в году светило солнце. А теперь и мы забыли, как оно выглядит.

— Только не в Бергене, — возразил я, — тут всегда так было. У нас говорят, бергенец рождается с зонтиком в руках. Ладно, мне пора. Утешься тем, что можешь допить и мою порцию.

Я подозвал китаяночку, которая приблизилась забавной семенящей походкой, расплатился и вышел из освещенного красными фонариками уютного ресторана на дождь и ветер. Стоило лишь мне захлопнуть тяжелую дверь, меня обступила тьма, ветер с залива швырнул в лицо мелкую водяную пыль. Я поднял воротник и направился к своей старушке, предварительно отключив сигнализацию — мало ли вокруг ублюдков, мечтающих надругаться над чужой машиной? А я был привязан к своей красотке; машина — это вам не женщина, ее не каждую неделю меняешь.

Конечно, если бы что-то хоть намеком подсказало окружающим, что это — полицейский автомобиль, я мог бы спать спокойно — мало кто любит связываться с полицией, — но наш отдел предпочитает себя не рекламировать.

Машина тронулась с места и медленно поползла в гору по узким улочкам — спешить тут было опасно; мокрый асфальт мостовой блестел точно смазанный маслом. Площадь перед музеем была пуста, памятник, изображающий какого-то мужика в тужурке, угрожающе вытаращился на меня позеленевшими буркалами. Все окна приземистого массивного здания были темными, и только одно — на первом этаже — отбрасывало тусклый прямоугольник света на залитую водой брусчатку. Я толкнул тяжелую дверь — она оказалась незапертой, и смутное предчувствие неладного охватило меня. В коридоре было пусто — мои шаги эхом раскатились по пустынным сводам. На какой-то миг мне почудилось, что я слышу не просто эхо — словно где-то вдалеке кто-то быстро пробежал мимо, — но звук тут же стих.