Гробницы Атуана - Урсула Ле Гуин

– Нелегко! Да это просто невозможно! Не будь ты неверующим, знал бы это. Безымянные не расстаются со своей собственностью.

– То, что я ищу, не принадлежит им.

– Значит, тебе?

– Оно может стать моим.

– Кто ты? Бог? Король? – Арха бросила презрительный взгляд на закованного в цепи, грязного, изможденного пленника.

– Ты всего лишь грабитель!

Он не ответил, но взгляды их встретились.

– Не смей смотреть на меня, – взвизгнула Арха.

– Леди, у меня и в мыслях не было нанести тебе оскорбление. Я чужеземец и не знаком с вашими обычаями, я не знаю, как следует вести себя с Первой Жрицей. Я в твоей власти и прошу прощения за нанесенную невольно обиду.

Арха почувствовала, как мгновенно прилила к лицу горячая и глупая кровь. Но волшебник уже отвел свой темный взгляд и не видел, как покраснела Первая Жрица Гробниц Атуана. Он выполнил ее приказ!

Некоторое время оба молчали. Печальными невидящими глазами смотрели на них со стен крылатые люди.

Арха принесла в Раскрашенный Зал каменную чашу с водой и теперь, натолкнувшись на нее взглядом, сказала:

– Пей, если хочешь.

Он сразу схватил чашу и, подняв ее легко, словно бокал с вином, надолго припал к ней губами, после чего, намочив рукав куртки, настолько тщательно, как мог, стер с лица и рук запекшуюся кровь, грязь и паутину. Пока он занимался этим важным делом, Арха пристально рассматривала его. Такое, кошачье, по сути, умывание сделало его привлекательнее, но оно же обнажило шрамы на щеке – старые, бледные шрамы на темной коже, четыре параллельных борозды от глаза к подбородку, словно след огромной когтистой лапы.

– Что это такое? – спросила Арха. – Шрам?

Волшебник не торопился с ответом.

– Дракон поцарапал? – Арха постаралась вложить в свой вопрос как можно больше иронии. В самом деле, разве не для того спустилась она сегодня в Лабиринт, чтобы всласть поиздеваться над жертвой, помучить пленника ощущением беспомощности?

– Нет, не дракон.

– Значит, ты не Повелитель Драконов?

– Ты заблуждаешься, – неохотно ответил волшебник. – Я – Повелитель Драконов. Но шрамы появились на моем лице еще до того, как я заслужил это имя. Я уже говорил, что знаком с темными силами. Эти полоски оставил один из ближайших родственников твоих Безымянных… Правда, в конце концов я узнал его Имя.

– Что ты мелешь? Какое имя?

– Этого я тоже не могу сказать тебе – ответил он и улыбнулся одни губами.

– Это чушь, дурацкий лепет, святотатство! Они безымянны!

Ты просто не понимаешь, о чем говоришь…

– Понимаю, жрица, и куда лучше тебя, – бросил он внезапно окрепшим голосом. – Смотри! – он повернул к ней щеку с четырьмя чудовищными шрамами.

– Я не верю тебе! – воскликнула Арха, но голос ее дрожал.

– Жрица, – очень тихо сказал волшебник, – ты молода, ты не можешь долго служить Темным Силам.

– Я служу им! И очень давно! – Я – Первая Жрица. Та, что Возродилась! Я служу Хозяевам тысячу лет, и тысячу лет до этого! Я – их слуга, голос, руки! Я – орудие их отмщения тому, кто оскверняет Гробницы и останавливает свой взор там, где это запрещено! Кончай лгать и хвастаться, неужели ты не понимаешь, что по одному моему знаку лишишься головы? А еще я могу просто уйти и закрыть за собой дверь и никто никогда не придет к тебе! Ты подохнешь в темноте и те, кому я служу, пожрут твою плоть и твою душу, оставив одни кости! А кости быстро превращаются в пыль!

Волшебник спокойно кивнул.

Арха запнулась и, не найдя больше слов, выскочила из зала, с грохотом задвинув дверной засов. Пусть пленник подумает, что она не вернется! Пусть мучится в темноте, пусть ругается и дрожит, пусть плетет свои грязные бесполезные заклинания!

Но в глубине души Арха знала, что он просто устраивается поудобнее и засыпает, как тогда у железной двери, спокойный, как овца на знакомом солнечном лугу.

Она плюнула на запертую дверь, сделала рукой отгоняющий скверну знак и почти бегом направилась к выходу из Лабиринта.

Когда Арха добралась до Подземелья и, продвигаясь к люку, принялась ощупывать пальцами тончайшую структуру его каменных стен, ей вдруг страстно захотелось зажечь фонарь и еще раз, хоть и на мгновение, увидеть их алмазное сияние. Она плотно сжала веки и заторопилась вперед.

Никогда еще дневные заботы не казались Архе столь многочисленными, бесполезными и длинными. Девчонки с бледными лицами и уклончивыми ответами, заплаканные новички, жрицы, чей вид был холоден, но чьи жизни были скрытой от посторонних глаз смесью зависти и отчаяния, мелких амбиций и неутоленных страстей – все эти женщины, среди которых Арха прожила жизнь, и кто составлял для нее весь мир, начали казаться ей невыносимыми и одновременно жалкими.

Но она, кто служит великим силам, она – жрица угрюмой Ночи, свободна от повседневной суеты. Она не забивает себе голову постылой обыденностью, не сгорает от зависти, если соседке плюхнется в тарелку с бобами кусок бараньего сала побольше… Она вольна распоряжаться течением своих дней. Там, внизу, нет дня. Там всегда ночь.

И в этой бесконечной ночи – пленник. Он сам черен, как ночь, этот последователь черных искусств, но он закован в железо и сидит в каменном мешке. Он ждет ее прихода, он ждет воды, хлеба, жизни, или удара кинжалом и смерти. Как пожелает Первая Жрица…

Арха рассказала о пленнике только Кессил, а та держала язык за зубами. Он уже пробыл трое суток в Раскрашенном Зале, а она ни разу не спросила про него. Может, она решила, что он уже умер и Манан отнес труп в Зал Скелетов… Хотя непохоже, чтобы Верховная Жрица приняла что-нибудь на веру… Арха попыталась уверить себя, что в молчании Кессил нет ничего зловещего. Просто она не любит задавать вопросы, и кроме того, Арха приказала ей не совать нос не в свои дела. Кессил просто послушалась ее.

Однако, если считать, что человек мертв, Архе нельзя просить для него еды. Вот и пришлось ей самой ограничиваться украденными из подвалов Большого дома яблоками и сушеным луком. Объявив, что она отныне будет кушать в одиночестве, Арха приказала доставлять завтраки и ужины в Малый Дом, и каждый вечер относила их в Лабиринт, оставляя для себя только суп. Она привыкла поститься по три-четыре дня и такой режим ей не доставлял особых неудобств. Пленник же поедал скудные порции хлеба, сыра и бобов, как лягушка муху – хлоп! и нет мухи… Конечно, он мог съесть и в пять раз, и в шесть раз больше, но после каждой трапезы с серьезным видом благодарил Арху, словно он был ее гостем, а она – хозяйкой такого праздника, как во Дворце Божественного Короля, о которых она столько слышала и где столы завалены горами жареного мяса и хлеба с маслом и заставлены хрустальными кувшинами с вином. Он был странным человеком.