KapitalistЪ - Алексей Стацевич

и кое-как раскрыл отекшие глаза. Чувствуя, что помирает второй раз за последние пару дней, мысленно выругался — молодая печень, на которую было столько надежд, их не оправдала.

Прикрыв левый глаз — так голова болела меньше, — Иван огляделся, уповая на какую-нибудь добрую душу, что оставила ему таблеточки от похмелья и чего-нибудь попить. Но на сей раз виртуально-фантомный Санта-Клаус был неумолим — Крюков весь год вел себя как плохой мальчишка, поэтому никаких «подарочков» он не обнаружил.

Зато обнаружил, что двухкомнатный люкс отеля «Никербокер» выглядел так, будто внутри него только что взорвался американский крейсер «Мэн» — тяжелые бархатные шторы сброшены на пол, мебель частично перевернута, в углу искрятся осколки зеркал, пустых бутылок… И мазки запекшейся крови на стене.

— Проклятье, ничего не помню, — просипел Иван. — Это я, что ли, сотворил?

Он кое-как сел, взглянул на наручные часы — половина двенадцатого дня. Нащупал ногой, возле кровати, свои брюки. Попытался надеть. Не смог. Плюнул на них и, стараясь не порезать руки, буквально на четвереньках пополз искать водичку. Впрочем, бурбон бы тоже сошел.

Из-за закрытой двери, что вела во вторую, соседнюю комнату, послышался шум, словно кто-то двигал там мебель. В мозгу промелькнуло воспоминание, что именно туда Клатье увел Беверли — после того, как Крюков закончил с куртизанкой все свои интимные дела, и перед тем, как он отрубился.

Обрадовавшись, что канадец его не бросил, Иван обессиленно лег посреди номера, прижался щекой к ковру и негромко позвал:

— Джакоб! Воды! Принеси мне воды… Джакоб!

Ведущая в соседнюю комнату дверь беззвучно отворилась, раздались грузные шаги. А затем кто-то подхватил Крюкова подмышки, легко приподнял и посадил в кресло рядом с оборванными шторами.

Иван вновь прикрыл глаз, пытаясь сосредоточиться на одетой в хороший костюм мужской фигуре. И тут же пожалел о содеянном.

Уперев руки в бока, внушительных габаритов незнакомец задумчиво постукивал толстыми пальцами по своему ремню, словно размышляя, что ему делать с Иваном. Пальцы его были украшены массивными золотыми кольцами, а на запястье виднелись дорогие часы — не чета крюковским.

Если голова мужчины и знавала когда-то некую растительность, то это время безвозвратно кануло в лету — бугай был абсолютно лыс. Но больше всего Крюкова поразили кирпичный подбородок, кривой, некогда сломанный нос, и отметина о жестокой схватке — старый шрам во все лицо, от левого виска до правого уголка рта. Именно там, в правом уголке рта, незнакомец «пожевывал» дымящуюся сигарету.

— Доброе утро, малец, — беззлобно пожелал лысый гость и протянул «мальцу» стакан воды.

Пока Крюков молча и жадно пил, бугай быстренько прикрыл дверь во вторую комнату, из-за которой доносились тихие стоны, и вернулся к креслу. Вопреки своим немаленьким габаритам, двигался он плавно и уверенно, как хищник в саванне, высмотревший жертву и готовящийся к прыжку.

Несмотря на спокойный тон и протянутую руку помощи, Крюков почти физически чувствовал, как от мужчины исходят пробирающий до костей холод и скрытая, неведомая, но оттого не становящаяся менее серьезной опасность. Казалось, стоило хоть чему-то пойти не так, и «лысый хищник» превратится в бушующего зверя, крушащего все на своем пути — зубы, кости, человеческие жизни…

— Да не бойся, я добрый, — видя, что Иван стучит зубами по стакану, усмехнулся бугай.

— Охотно верю, — просипел тот. — Но это не страх. Похмелье.

— Полагаю, — сказал лысый, и тщательно скрываемый акцент все же выдал в нем иностранца, — тебя интересуют некоторые вопросы? Например: кто я такой? Что мне нужно? Что случилось в номере? Убью ли я тебя? Верно?

Иван закивал, вместе с тем мысленно продумывая план спасения. До входной двери было слишком далеко, а вот сигануть в окно… Перед глазами тут же проплыла картина крюковской тушки, распластавшейся на асфальте со сломанными руками-ногами, перебитым позвоночником и расколовшейся как кокос головой — все-таки пятый этаж. Поэтому оставалось слушать.

— Начнем по порядку. Меня зовут Густаф, фамилия Хартманн. С двумя эн на конце, это важно. Нужно мне забрать у вас денежки…

— Забирайте все и уходите! — вжимаясь в кресло, перебил его Иван, один за другим ловя флэшбеки «столетней давности», разве что обошлось без привязывания к креслу. — Наличность где-то здесь, в брюках!

Лысый Густаф вздохнул:

— Что за странный народец мне вечно попадается? Постоянно хочет отдать все, даже то, что я не прошу. Наверное, во всем виновато мое красноречие, — решил он, и было непонятно, чего больше в этих словах — глупости или сарказма. — Мне нужны деньги, которые за сегодняшнюю ночь заработала наша с тобой общая знакомая.

Многое сразу стало понятным, и Иван облегченно выдохнул.

— Подайте штанишки, — попросил он, надеясь, что в карманах хоть что-то осталось, а не было вчера просажено подчистую.

— Беверли, видишь ли, решила не дожидаться вашего с товарищем пробуждения и поехала домой — отдыхать перед вечерней сменой, — выполнив просьбу, продолжил говорить Хартманн. — А меня попросила забрать заработанное. А то мало ли что… Вдруг вы решили бы не заплатить?

— Не-не-не, я человек чести, — заверил его Крюков.

— Не поверишь, но я тоже. Иначе мог бы вас обнести, пока вы спали, и спокойно уйти.

У Ивана не было ни малейшей причины не верить его словам.

— Сколько? — лишь спросил он.

— Думаю, сотни хватит. Конечно, это чуть побольше, чем вы с Беверли договаривались, да и было вас только двое, а не трое… Но не забывай, что мне пришлось тратить на вас свое время. Да и стакан воды я тебе принес!

Подумав, что это была самая дорогая вода в его жизни, Крюков без споров и колебаний передал бугаю стодолларовую купюру — лишь бы тот поскорее свалил.

— А что случилось в номере? — осторожно напомнил он.

— А-а, это? Сейчас расскажу.

Полчаса назад, ровно в одиннадцать утра, к задремавшему в машине Густафу вышла мисс Мур — свежая, выспавшаяся и благоухающая своими дорогими духами, будто и не было никакой ночной пьянки с последующим возбужденным сдиранием платья в номере отеля, раскиданным повсюду бельем и жаркими поцелуями, переросшими в дикие скачки на белобрысом юноше с яркими голубыми глазами — сыном то ли крупного банкира, то ли нефтяника, то ли целого железнодорожного магната, не иначе.

Передав Густафу ключ от номера, Беверли отправилась домой, а торговец плотью поднялся на пятый этаж и беспрепятственно зашел в номер пятьсот двадцать семь.

В номере тянуло потом и алкоголем, а на широкой кровати раскинулся голый — в одних хлопковых трусах — молодой человек. Решив, что время для сна уже слишком позднее, Хартманн слегка потормошил спящего с желанием разбудить… как в ту же