Спиридов был - Нептун - Иван Фирсов

За столом отец налил им вина, приговаривая:

— Небось хмельного пробовали в столице, а то и в Кронштадте не раз.

— Какой же моряк не отведает при случае? — подмигнув Федору, ответил Григорий не смущаясь. — Нам теперича по уставу полторы чарки положено, кроме денежного довольствия.

Две недели гостили друзья-гардемарины в Выборге. Вечерами за столом отец рассказывал то, что знал о новом месте службы сына.

— Государь-то после замирения со шведами пошел в ту сторону, в низовой поход. Все чаял до Индии добраться. Без особой суеты войска тогда до Персии дошли. Флотом в ту пору верховодил граф Апраксин Федор Матвеич. Все прибыток для отечества вышел. Почитай, весь берег кавказский к нам отошел.

Вспоминал о людях, служивших там.

— Сенявин Иван Акимович, братец Наума, поехал в Астрахань за чином контр-адмирала. Чин-то получил, но там и почил.

Старший Спиридов сделал паузу, налил рюмку, помянул Сенявина и продолжал:

— Ныне там Мишуков Захарий обретается. Тож капитану похотелось чина повыше. Да, вишь, не повезло, покровитель его в опале. Правда, и Апраксин ему благоволит по старой привычке: государь-то наш Петр Алексеевич, вечная ему память, Захария жаловал, при себе держал.

Гардемарины помалкивали, изредка протягивая руку за очередной ватрушкой, когда Анна Васильевна подливала им чай.

— А так Захарий человек проворный, но без зависти. Себе на уме, в пекло не лезет.

Заканчивая разговор, отец строго сказал:

— Что вам сказывал, позабудьте. Для вас капитан-командор — начальник. Наиглавное — долг исполняйте по уставу и совести, но, упаси Бог, не угодничайте.

Прощаясь, отец напомнил Григорию:

— Не позабудь, как мы сговорились, в Москве навестить родню, хотя и дальнюю. Все равно тебе в Адмиралтейскую контору наведаться положено, прогонные деньги получить до Астрахани.

В Москву гардемарины въезжали по раскисшей под лучами апрельского солнца дороге. Оставив баулы у родственников в Зарядье, они появились в Адмиралтейской конторе на Сретенке. Обосновалась контора еще в петровские времена в Сухаревой башне.

На них никто не обратил внимания. По коридорам сновали озабоченные офицеры, чиновники. Суету объяснил стоявший у входа за сторожа словоохотливый отставной усатый матрос.

— С приездом их высокопревосходительства, графа Апраксина, вся жизнь здесь переиначилась, — вполголоса пояснил он гардемаринам, — ни тебе покоя ни днем, ни ночью. Оно и понятно, заботы великие, не то, что прежде мух ловили господа здешние.

Дежурный поручик бегло просмотрел бумаги гардемарин, шмыгнул носом:

— Ныне все начальники заняты, заходите через недельку, к тому разу и дороги подсохнут.

Он поставил на бумагах какие-то крючки, сделал запись в книге и умчался.

На выходе их опять придержал отставной матрос. Накручивая усы, важно произнес:

— Говаривал вам, недосуг нынче начальникам. — Он наклонился к гардемаринам и заговорщически прошептал: — Вскорости государя анператора на царствие будут благословлять. Стало и все по порядку должно свершиться, каждый чин свое положенное обязан исправлять.

Отставной матрос-инвалид верно подметил резкую перемену в однообразной и монотонной прежде жизни Адмиралтейской конторы в Москве. С приездом в Белокаменную Апраксина изменилось само назначение этого заведения. Забот хватало и раньше по хозяйственной части: снабжение флота парусиной и такелажем, железными поделками, пушечным зельем на Балтике и Архангельске, надзор за Навигацкой школой в Сухаревой башне, сбор денег и провианта для нужд Адмиралтейства в подотчетных провинциях, набор рекрутов в матросы.

Теперь же хлопоты носили иной характер. Из Петербурга поступали на доклад Апраксину все сколько-нибудь важные бумаги Адмиралтейств-коллегии для решения флотских дел. Здесь, в Москве, находились царь, Верховный тайный совет и все правительство.

Не успел Апраксин обосноваться в Москве, Сиверс донес о приговоре Змаевичу. Суд флагманов за растрату казенных денег приговорил Змаевича к смертной казни.

«Переусердствовал датчанин, старые счеты сводит, — сердился про себя Апраксин. — Ну-ка дело, боевого адмирала за деньги жизни лишать. Тащит-то поди каждый второй, да не все попадаются».

На Тайном совете решено было доложить царю о помиловании Змаевича. В виде наказания понизить его в звании, а деньги взыскать втройне. Петр II великодушно согласился с мнением «верховников», которое докладывал Остерман. Близилась коронация, следовало показать свою доброжелательность.

— Мне должно проявить себя добрым императором, — повторил царь заученные слова, сочиненные тем же Остерманом, при вступлении на престол, — обиженным надобно помогать, никого печальным не оставлять. Токмо куда мы этого адмирала определим?

Остерман слащаво улыбнулся:

— Генерал-адмирал Апраксин отправит его в почетную ссылку в Астрахань, ваше величество.

Без задержки из Москвы ушла депеша в Петербург: «По доносу подчиненных предан суду за пользование казенными деньгами, материалами и людьми, признан виновным и приговорен к смертной казни, но по высочайшей конфирмации помилован и только понижен в вице-адмиралы, с назначением командиром астраханского порта и велено взятое им из казны взыскать с него штраф втрое, что по исчислению составило 4960 рублей».

Не обижая Змаевича, генерал-адмирал намеревался вызволить с Каспия Мишукова. Тот, как только узнал о падении всесильного Меншикова, запросился из Астрахани.

В середине апреля, в тот день, когда гардемарины выехали из Москвы в Астрахань, Апраксин распорядился в Адмиралтейств-коллегии: «Что же подлежит до капитан-командора Мишукова и оного, когда туда прибудет вице-адмирал Змаевич, взять сюда надлежит, однако о сем доложу Верховному тайному совету».

В последнее время осмотрительный Апраксин действовал осторожно. Сказывался возраст на исходе седьмого десятка, да и знал генерал-адмирал, что Долгорукие только и ждут его промашки, чтобы свести с ним счеты. Наверняка уже не раз нашептывали царю, что он, Апраксин, одним из первых подписал смертный приговор его отцу, царевичу Алексею.

Как раз в эти дни Верховный тайный совет приговорил отобрать у Меншикова все несметные богатства и отправить его в вечную ссылку на север, в далекий Березов. А поводом стало подметное письмо, найденное 24 марта возле Спасских ворот. Там высказывалось недовольство ссылкой князя Меншикова в Рязанскую вотчину, осуждался царь и давался совет вернуть князя.

Вряд ли такое письмо сочинили союзники Меншикова. Скорее всего авторами были те, кто хотел окончательно доконать Александра Даниловича. 16 апреля 1728 года бывший всесильный князь выехал из своего бывшего поместья Раненбурга под Рязанью, в рогожной кибитке, запряженной парой крестьянских лошадей...

В Москве тем временем готовились к коронации новоявленного императора. Прибыли гвардейские полки, подчищали кремлевские площади, банили и драили пушки.