Убегай! - Харлан Кобен

Так что сценарий самоубийства, вероятнее всего, прокатит. Восемьдесят, восемьдесят пять процентов, а может, и все девяносто, если учитывать, что Кевин потерял работу и, скорее всего, очень по этому поводу переживал. Если коп попадется слишком шустрый и умный, возможно, он поймет, что не все тут срастается. Например, было маловато времени, чтобы поставить Кевина на ноги перед вторым выстрелом, поэтому может случиться, что какой-нибудь умник-криминалист потратит деньги на изучение траектории пули и обратит внимание на то, что выстрел был произведен почти на уровне пола.

Кто-нибудь, возможно, даже заметил Эша или его автомобиль прямо сейчас, и это тоже могло бы вызвать некоторые вопросы.

Но все это очень маловероятно.

В любом случае они с Ди Ди успеют удрать далеко. Машину как следует вымоют и где-нибудь бросят. И концы в воду.

Эш был мастак на такие штуки.

Он уселся на пассажирское сиденье. Ни одна занавеска на окнах не пошевелилась. Не скрипнула ни одна дверь. Ни одной машины не проехало мимо.

– Ну, что он?.. – спросила Ди Ди.

Эш кивнул.

Ди Ди улыбнулась, и машина тронулась с места.

Когда Саймон вернулся домой, Ингрид встретила его у двери. Они обнялись.

– Только успела рухнуть в кровать, – сказала Ингрид, – как заявилась полиция.

– Знаю.

– Вдруг зазвенел дверной звонок. А я все никак не могла проснуться, – кажется, целая вечность прошла. Думала, это доставка… хотя меня всегда берегут от подобных вещей.

Под теми, кто ее бережет от подобных вещей, она подразумевала консьержей. Раз в неделю Ингрид дежурила ночью в отделении реанимации. И все консьержи знали, что на следующий день она отсыпается, поэтому, если случалась какая-нибудь доставка, курьер должен был оставлять товары внизу. В половине седьмого возвращался с работы Саймон и забирал их.

– Я кое-как натянула на себя спортивный костюм. Приходит полицейский. И давай выпытывать, есть ли у меня алиби. Будто я подозреваемая.

Саймону, конечно, все это уже было известно. Ингрид связалась с ним, как только консьерж сообщил, кто трезвонит в дверь. А потом Эстер послала своего сотрудника, чтобы во время допроса он был рядом с Ингрид.

– И еще только что звонила Мэри из реанимации. Оказывается, копы наведались и в больницу, чтобы проверить, была ли я там. Ты представляешь?

– Они и у меня требовали алиби, – сказал Саймон. – Эстер считает, что это просто обычный порядок.

– Все равно я не понимаю. Что конкретно случилось? Убили Аарона?

– Умышленное убийство, да.

– А где Пейдж?

– Похоже, никто не знает.

Тут подошла Ласло и стала скрести Саймона лапой по ноге. Оба посмотрели на собачку и увидели ее умоляющий взгляд.

– Давай вдвоем прогуляем ее, – сказал Саймон.

Через пять минут они пересекли западную часть Центрального парка и вышли к Шестьдесят седьмой улице; туго натянув поводок, Ласло тащила их за собой. Слева от них, на виду, однако в несколько укромном месте, расположилась крошечная игровая площадка, оформленная в ярких, кричащих тонах. Казалось, совсем недавно они приводили сюда играть сначала Пейдж, затем Аню, а потом уж и Сэма, но с тех пор прошла целая жизнь. Они сидели тогда на скамейке, вся площадка была перед ними как на ладони, даже головой вертеть не обязательно, и на душе было хорошо и спокойно – это место посреди огромного парка в этом огромном городе, расположенное всего в квартале от их дома, казалось совершенно безопасным.

Они прошли мимо знаменитого ресторана «Таверна на лужайке» и, повернув направо, двинулись на юг. Мимо прошествовала колонна школьников в одинаковых желтых футболках – так они более заметны и не потеряются во время экскурсий или походов на природу. Саймон подождал, пока они отойдут подальше, за пределы слышимости.

– Убийство, – сказал он. – Это чудовищно.

На прогулку Ингрид надела длинный легкий плащ.

– Продолжай, – сказала она и сунула руки в карманы.

– Все тело Аарона было обезображено.

– Как это?

– Тебе в самом деле нужны подробности? – спросил он.

– Странно, – сказала Ингрид, сдерживая улыбку.

– Что странно?

– Ведь ты терпеть не можешь насилие даже в кино, – сказала она.

– А ты врач, который при виде крови даже бровью не поведет, – договорил он за нее. – Но может быть, сейчас я это понимаю лучше.

– Что именно?

– То, что сказала мне Эстер, нисколько меня не шокировало. Возможно, потому, что это реальность. Просто реагируешь – и все. Как ты с пациентом в реанимации. Когда это на экране, всегда есть чудесная возможность отвернуться и не смотреть. А в реальной жизни…

Он замолчал.

– Ты не закончил, – сказала Ингрид.

– Это глупо, я понимаю. По данным источников Эстер, убийца перерезал Аарону горло, хотя, по ее словам, это еще мягко сказано. Рана была такая глубокая, что голова почти отделилась от тела. Еще ему отрезали три пальца. И еще отрезали…

– У живого или уже у трупа? – деловито, как настоящий врач, спросила Ингрид.

– Что?

– Я про ампутацию. Он был еще жив, когда ему резали пальцы?

– Не знаю, – сказал Саймон. – А это имеет какое-то значение?

– Может быть.

– Не понимаю.

Ласло остановилась и выполнила ритуал обнюхивания с проходящим мимо колли.

– Если Аарон был живой, когда его резали на куски, – сказала Ингрид, – значит его пытали, чтобы выудить какую-то информацию.

– Что за информацию?

– Не знаю. Но теперь никто уже не сможет найти нашу дочь.

– Ты думаешь…

– Ничего я не думаю, – сказала Ингрид.

Они снова остановились. Их глаза встретились, и на короткое мгновение, несмотря на шагающих мимо людей, несмотря на ужас, в котором они сейчас пребывали, он снова всем существом окунулся в этот взгляд, да и она тоже. Он любил ее. И она его любила. Просто, но то-то и оно, что у тебя это есть. У каждого своя работа, вы растите детей, и в жизни бывает всякое, и победы, и поражения, и ты как бы плывешь по течению, проживая свою жизнь, дни кажутся длинными, а годы мелькают быстро, и время от времени ты вспоминаешь, что надо остановиться и посмотреть на своего партнера, спутника жизни, просто посмотреть на того, кто бок о бок идет с тобой по безлюдной дороге, и ты понимаешь, как много вы значите друг для друга.

– Для полицейских, – сказала Ингрид, – Пейдж просто никчемная наркоманка. Они не станут ее искать, а если станут, то лишь затем, чтобы арестовать как сообщницу или за что-нибудь еще похуже.