Не буди во мне зверя - Марина Серова

Я готова была поверить во что угодно, вплоть до самых невероятных вещей. Все казалось мне возможным в это утро.

— Господи, неужели я наследую царский престол? — с дрожью в голосе и с неожиданным для себя восторгом спросила себя я, хотя до этой минуты никогда не помышляла ни о чем подобном.

И как только произнесла эти слова, все сразу же объяснилось и встало на свои места:

«Так вот почему мне не могли ничего рассказать до самого последнего времени… Это было опасно. Только теперь, когда слово „династия“ уже никого не пугает, можно открыть тайну моего рождения.

Наверное, мне нужно будет выйти замуж за принца… Интересно, он тоже здесь? А может быть, на сегодня назначена наша свадьба?»

Я осознавала всю невероятность своих предположений, но готова была поверить в любую сказку. И чувствовала — реальность превзойдет все мои ожидания.

И она действительно превзошла их.

Открылась дверь и ко мне вошел…

— Гу… — произнесли мои губы, но я вовремя оборвала себя, тем самым, возможно, сохранив себе жизнь.

Но поняла это значительно позже.

А слово было довольно безобидным — «губошлеп». Но чтобы вам было понятно, о чем идет речь, мне необходимо вернуться в свою юность, потому что именно в то время я познакомилась с Губошлепом.

Его, разумеется, звали по-другому. У него были нормальные имя и фамилия, и он учился в том же специальном учебном заведении, что и я, причем считался одним из самых способных курсантов. Но при одном взгляде на его лицо каждому приходило в голову именно это слово.

По сути, ничего особенного в его губах не было. И для какого-нибудь гражданина из Африки они не представляли бы проблемы, но для российского парнишки были, мягко говоря, великоваты. И главное — вывернуты. Он словно «раскатал» их для страстного поцелуя или надул в результате вселенской обиды.

Одним словом, эти самые губы могли стать объектом постоянного внимания остряков, но делать этого не рекомендовалось. В противном случае ты рисковал стать личным Жениным врагом — так его звали на самом деле — на всю оставшуюся жизнь.

Училищная легенда гласила — первый произнесший это слово в Женином присутствии курсант поплатился за это своими ровными зубами и едва не лишился глаза.

Желающих повторить этот эксперимент не нашлось, хотя Женю называли именно так, если были уверены, что его нет поблизости.

И надо же было случиться, что Губошлеп в меня влюбился. Всерьез и надолго.

И так вышло, что я стала вторым человеком, назвавшим его в лицо ненавистным для него именем.

И вот как это вышло.

Я заболела. Просто-напросто простудилась, попив холодной водички после тренировки по боевым искусствам, и подцепила ангину.

Провалявшись пару дней в лазарете, я была отпущена в общежитие — при условии, что буду соблюдать постельный режим.

Я страшно переживала по этому поводу. Еще и потому, что именно в эти дни должен был состояться марш-бросок по пересеченной местности в условиях, максимально приближенных к боевым.

Ко всему прочему руководить марш-броском должен был сам Гром, а он уже тогда был моим любимым учителем. Впрочем, как и для всего нашего курса.

Марш-бросок планировался давно, и нам не терпелось проверить себя «на вшивость», как выражались мои товарищи.

Но как я ни демонстрировала абсолютное здоровье — врачи были неумолимы. И я осталась в постели, в то время как весь мой курс ушел в лес на трое суток.

Я чуть не плакала от обиды и, проклиная свою несчастную судьбу, целыми днями читала детективы, спала и грызла принесенные друзьями яблоки.

Так получилось, что в кабинете врача я встретила Женю, он с печальным лицом рассказывал там о своих недомоганиях и добивался именно того, что для меня было самым большим несчастьем — отстранения от марш-броска по болезни.

Я обратила внимание, что выглядел он для больного совсем неплохо, но мне и в голову не могло прийти, что причина его внезапной болезни во мне…

Когда заскрипела дверь в мою комнату, я не обратила на это внимания и продолжала лежать «зубами к стенке». Видеть я никого не хотела и, подумав, что кто-то пришел меня пожалеть, притворилась спящей.

Но когда услышала звук поворачивающегося в двери ключа — насторожилась.

«Кому это пришло в голову запереться со мной среди бела дня?» — подумала я и стала ждать развития событий.

Иметь бойфренда в нашем заведении в те времена было не принято, поэтому я не знала, что и подумать.

А когда почувствовала, что кто-то стремительно юркнул ко мне под одеяло и положил мне руку на плечо, — оторопела и растерялась.

Когда я поняла, кто претендовал таким образом заполучить мою нежность, я не поверила своим глазам. Это был Женя.

Кого-кого, но его в своей постели я не ожидала увидеть. Я никогда не давала ему для этого повода и не испытывала к нему никаких чувств.

Честно говоря, поначалу я растерялась, но, увидев его испуганные настороженные глазки, рассмеялась.

«А-а, это ты, Губошлеп? — выговаривая каждый звук, с иронией произнесла я. — В чем дело? Пришел отведать „комиссарского тела“?»

Сама не понимаю, почему произнесла именно эту фразу. Только потом я вспомнила, что почти дословно процитировала любимую с детства «Оптимистическую трагедию», но эта фраза в сочетании с ненавистной кличкой произвела на Женю чудовищное впечатление.

Лицо его перекосилось, словно от зубной боли, и мне показалось, что он меня ударит.

Но он только вскочил с кровати и, прошептав единственное слово, вылетел в коридор.

Этим словом было «сука».

После этого никаких отношений между нами возникнуть, разумеется, не могло. Рассказывать никому об этом случае я не стала, а потом, казалось, и позабыла о нем. Тем более что сам Губошлеп через некоторое время куда-то исчез. Такое случалось иногда в нашем учебном заведении, и это никого не удивило. На то она и спецшкола.

И вот через много лет ситуация чуть было не повторилась, но на этот раз у меня хватило ума не начинать с оскорбления.

— Гу… — произнесли мои губы, но тут же исправили «ошибку»: — Господи, Женя, и ты здесь?

От него не укрылась моя «оговорка», но сейчас она вызвала у него скептическую улыбку, и он предпочел ее не заметить.

Я сразу узнала его, несмотря на то что он сильно изменился. Мало того, что усы и бородка маскировали теперь особенности его лица, но и его некогда густая шевелюра поредела и в недалеком будущем грозила превратиться в лысину.

Одет он был в джинсы и дорогой твидовый пиджак, но благодаря золотой оправе очков производил впечатление профессора из Кембриджа на отдыхе.

Видимо, мои утренние фантазии еще не совсем покинули меня к этому времени, потому что я хорошо помню, с каким интересом заглядывала за спину своего неожиданного гостя, пытаясь разглядеть «остальных».