Межвидовой барьер. Неизбежное будущее человеческих заболеваний и наше влияние на него - Дэвид Куаммен

приносил вирус Мачупо в дома и амбары. Благодаря мышеловкам вспышку удалось погасить. Сейчас, в отчаянные, непонятные дни октября и ноября 1976 г. на севере Заира, столкнувшись с другим невидимым и неопознанным убийцей, жертвами которого уже стали сотни людей, Джонсон и его коллеги нашли время, чтобы задать такой же вопрос и о вирусе Эбола: откуда он вообще взялся?

К тому времени они уже знали, что этот патоген – совершенно точно вирус. Эти знания они получили из клинических образцов тканей, отправленных на изучение в зарубежные лаборатории, в том числе и CDC. (Джонсон перед тем, как вылететь в Заир, лично возглавил работы по изоляции патогена в CDC.) Они знали, что этот вирус похож на вирус Марбург, еще один смертоносный патоген, обнаруженный девятью годами ранее; электронные микрографы показали, что он такой же волокнистый и извилистый, словно замученный ленточный червь. Но лабораторные анализы еще и показали, что вирус Эбола достаточно отличается от вируса Марбург, чтобы его можно было признать новым вирусом. В конце концов, эти два червеобразных вируса, Эбола и Марбург, отнесли к новому семейству – Filoviridae, филовирусы.

Группа Джонсона понимала, что новый патоген, вирус Эбола, должен жить в каком-то животном – в каком-то другом, кроме человека, – с которым может довольно мирно сосуществовать, не вызывая тяжелых заболеваний. Но вопрос о резервуаре был не таким важным, как более неотложные вопросы, например, как прервать передачу вируса от человека к человеку, как помочь пациентам выжить, как покончить с эпидемией. «Экологическое расследование было ограниченно в масштабах», – позже сообщила команда, и результаты этого расследования были нулевыми[27]. Нигде, кроме людей, не удалось найти ни следа вируса Эбола. Но, оглядываясь назад, можно сказать, что эти отрицательные данные получились довольно интересными, – по крайней мере, список исследованных видов. Они растерли в кашицу 818 постельных клопов, собранных в деревнях, пораженных Эболой, но не нашли в них вируса. Потом проверили комаров. Тоже ничего. Взяли кровь у десяти свиней и одной коровы – и в них Эболы тоже не было. Они поймали 123 грызуна, в том числе 69 мышей, 30 крыс и 8 белок, но ни один из них не оказался носителем вируса. Наконец, они «изучили внутренности» шести мартышек, двух дукеров и семи летучих мышей. Эти животные тоже оказались чисты.

Члены Международной комиссии были отрезвлены увиденным. «За последние 30 лет в мире не было ни одной настолько драматичной и потенциально взрывной эпидемии новой острой вирусной болезни», – предупреждали они в докладе[28]. Смертность в 88 процентов, отмечали они, выше, чем у какого-либо известного заболевания, не считая бешенства (почти 100 процентов у пациентов, которых не начали лечить до того, как появились симптомы). Комиссия дала шесть неотложных рекомендаций заирским официальным лицам, в том числе по мерам безопасности на местном уровне и по эпидемиологическому наблюдению по всей стране. Но вот о поисках естественного резервуара ничего не говорилось. Это был научный вопрос, несколько более абстрактного толка, чем конкретные действия, предложенные администрации президента Мобуту. С этим нужно будет подождать.

Ожидание длилось и длилось.

Через три года после Ямбуку Карла Джонсона и нескольких других членов Комиссии все еще занимал вопрос резервуара. Они решили попробовать снова. Ресурсов на организацию экспедиции, посвященной только поискам животного, в котором скрывается Эбола, у них не было, так что они присоединились к программе по изучению оспы обезьян в Заире, которую координировала Всемирная организация здравоохранения. Оспа обезьян – тяжелая болезнь, хотя и не такая жуткая, как лихорадка Эбола, и ее тоже вызывает вирус, который прячется в естественных резервуарах; в то время ее резервуар был еще неизвестен. Так что устроить поиски сразу и того, и другого казалось логичным решением: один и тот же набор образцов можно было изучить с помощью двух разных наборов инструментов. Полевая команда снова собрала животных из деревень и окружающих их лесов в Зоне Бумба, а также в других областях на севере Заира и на юго-востоке Камеруна. На этот раз благодаря охоте, расстановке ловушек и щедрым наградам, которые платили местным жителям за поимку живых зверей, удалось достать более полутора тысяч животных, представлявших 117 видов. Были там мартышки, крысы, мыши, летучие мыши, мангусты, белки, панголины, бурозубки, дикобразы, дукеры, птицы, сухопутные черепахи и змеи. У каждого животного взяли кровь, а также образцы тканей печени, почек и селезенки. Все эти образцы, разложенные по отдельным пробиркам и глубоко замороженные, отправили в CDC на анализ. Удастся ли вырастить из этих образцов живой вирус? Или хотя бы найти антитела к Эболе в сыворотке крови? Джонсон и его соавторы с подкупающей прямотой сообщили на страницах The Journal of Infectious Diseases об отрицательных результатах: «Не найдено ни одного свидетельства заражения вирусом Эбола»[29].

Один из факторов, особенно затрудняющих поиск резервуара Эболы, – преходящая природа заболевания среди людей. Оно может полностью исчезнуть и не проявлять себя годами. Это, конечно, очень хорошо для общества, но вот для науки создает проблемы. Вирусные экологи могут искать Эболу где угодно, в любом представителе любого вида, живущего в любом африканском лесу, но это слишком уж огромные стога сена для маленькой вирусной иголочки. Самое многообещающее место и время для поиска – районы, где прямо сейчас от лихорадки Эбола умирают люди. А от этой болезни люди перестали умирать довольно надолго, – по крайней мере, о них ничего не было известно медикам.

После вспышки в Ямбуку в 1976 г. и двух небольших эпизодов в Заире и Судане между 1977 и 1979 гг. эболавирусы почти пятнадцать лет не показывались в Африке. Возможно, судя по ретроспективному анализу, в начале 1980-х были какие-то разрозненные случаи, но не было никаких подтвержденных вспышек инфекции, которые требовали бы немедленного реагирования. И во всех вышеупомянутых случаях цепь инфекции разрывалась или, как еще говорят, выгорала. Выгорание – это концепция, особенно важная для таких смертоносных и средних по заразности патогенов. Этот термин означает, что несколько человек умерло, еще несколько – заразилось, из этих нескольких кто-то умер, но кто-то и выздоровел, и патоген не продолжил распространяться. Происшествие разрешилось само по себе, не потребовав привлечения «ударных частей» ВОЗ, CDC и других экспертных центров. А затем, после перерыва Эбола вернулась в виде вспышек в Майибу-2 и других регионах Габона, и, еще более пугающим образом, в городе под названием Киквит.

Киквит – город в Заире, который находится примерно в трехстах милях от Киншасы. У него есть несколько важных отличий от Ямбуку, Майибу-2 и лагеря дровосеков неподалеку от Бове: там живут двести тысяч