Дружина особого назначения. Книга 4. Завтрашний взрыв - Иван Алексеев

— Хорошо, достопочтенный визирь. Твои слова меня убедили. Завтра с рассветом мои войска свернут на Свиной шлях!

— Мудрость и прозорливость великого хана не знает границ! — церемонно поклонился Буслам-паша, чтобы скрыть ироничную улыбку. — Еще об одном хочу просить тебя, о повелитель. Позволь мне распорядиться от твоего имени о посылке по Муравскому шляху кострового отряда для создания ложного лагеря. Русская разведка, как, несомненно, известно великому хану, не рискует приближаться к нам днем, поскольку в скачке им от наших наездников не уйти. Но благодаря хорошему знанию местности они подкрадываются к нашему войску ночью, стараются взять языков и считают костры. Вот пусть и считают их следующей ночью, и думают, что мы продолжаем идти к их столице кратчайшим путем. А сейчас позволь мне удалиться и выполнять твои указания.

Визирь, не дожидаясь разрешения, свернул карту и, поскольку их в шатре было всего двое, покинул хана, не пятясь и не кланяясь, а обычной нормальной походкой, лишь кивнув на прощание.

— Конечно, я разрешаю тебе, визирь, следовать по своим делам! — поспешно выпалил Девлет-Гирей в спину уходившему полномочному представителю турецкого султана.

На долгожданное свидание Анюта пришла не такой радостной и оживленной, какой она была еще сегодня утром, в предвкушении этой встречи с Чеканом, а, напротив, задумчивой и даже печальной. Они договорились встретиться на тех же бревнышках перед поварней, на которых сидели накануне. Конечно, в монастыре можно было поискать какой-нибудь укромный уголок, но из-за многолюдства была велика вероятность, что рано или поздно парочку, уединившуюся в этом самом уголке, все же заметят. Это был бы великий стыд и позор: миловаться в святой обители, да еще во время войны, когда кругом царят смерть, слезы и горе. А на бревнышках они были у всех на виду и могли притворяться, что просто ждут чего-то или кого-то возле поварни, у которой всегда толпился народ. И никому и в голову бы не пришло, что у них здесь свидание. Ну, а с другой стороны, бревнышки находились на изрядном удалении от котлов, к которым целенаправленно устремлялись пришедшие к поварне за плотской пищей, и парочка могла беседовать о самом сокровенном, не боясь быть услышанной.

Чекан слегка опоздал, но Анюта, погруженная в свои размышления, даже не успела расстроиться по этому поводу. Кафтан на атамане был весь покрыт пылью, на осунувшемся лице явно читались признаки усталости и напряжения.

— Прости, Анютушка, за опоздание! Едва умыться успел, а уж одежу-то почистить и вовсе было недосуг!

— Ты где был-то? — с тревогой спросила Анюта. — Я тебя с самого утра на общем построении высматривала.

— Так еще перед рассветом принялись выкликать добровольцев, чтобы в разведку идти. Ну, я и вызвался со товарищи. Это дело как раз по мне. А всякие там строевые занятия да штурмовые лестницы… — Чекан небрежно махнул рукой.

Его слова звучали вполне естественно, в них не было рисовки или хвастовства. Он говорил то, что думал. Анюта взглянула на него с обожанием, украдкой погладила руку. Чекан, как и вчера, ответил ей нежным пожатием, потом внимательно вгляделся в лицо девушки, спросил встревоженно:

— Анютушка, с тобой-то что случилась? Ты какая-то сама не своя!

— Ничего особенного. Просто монастырский стражник сегодня меня да Ерему с полудня до вечера допрашивал.

— Какой стражник?! Про что вас допрашивать-то?! — изумленно воскликнул атаман.

— А тот самый, который, помнишь, в карауле возле ворот стоял, когда наш отряд в монастырь пришел. Он еще к тебе почему-то цеплялся.

— Ах, этот… Помню его, конечно. Стражник как стражник, из тех, которых хлебом не корми, дай только ловить кого ни попадя да допрашивать всех, кто под руку подвернется. Так что ты не переживай, это дело пустое, — ободряюще улыбнулся атаман.

— Как же, «не переживай», — слегка огорчилась беззаботности Чекана Анюта. — Он же меня не про кого-нибудь, а про отца Серафима расспрашивал.

— Про того отшельника, о котором ты нам всем давеча рассказывала? Которого ты с Еремой в монастырской больнице навещать ходила? Уж этот-то почтенный старец зачем нашему бдительному стражу понадобился? Мнится мне, что сей страж сам то ли болен, то ли ранен был, да еще в себя до сих пор не пришел.

Атаман осторожно и трепетно накрыл своей ладонью ладонь Анюты, лежащую на бревне. Анюта не стала отдергивать руку.

— Дело пустячное, не обращай ты на этого стражника внимания, — еще раз повторил Чекан.

И голос, и взгляд атамана красноречиво свидетельствовали о том, что ему действительно безразличен какой-то там стражник со своими дурацкими придирками, и все его мысли сосредоточены исключительно на сидящей рядом девушке, затмевающей собой в его душе весь мир.

Анюта ощущала тепло его руки, близость его плеча, чуть взволнованное дыхание. И голова ее вновь стала тихонько и приятно кружиться, только уже безо всякого фряжского вина.

— Да ладно, наверное, ты прав, — после некоторого молчания произнесла Анюта, просто чтобы что-нибудь сказать.

В их беседе сейчас важно было не значение произносимых слов, а их звучание, интонации, взгляды и прикосновения.

— Да я переживаю вовсе не из-за того, что меня вызвали на какой-то там допрос, а потому, что этот самый стражник намекнул, хоть и не впрямую, что, мол, отцу Серафиму якобы угрожает опасность. Чуть ли не убить его хотели прямо на больничной койке. — Девушка склонила было голову на плечо атамана, но тут же выпрямилась, вспомнив, что их хорошо видно со стороны поварни. — И еще мне почудилось, что стражник именно меня да еще Ерему в подготовке этого злодеяния подозревает.

— Вот видишь: полный бред! Человек явно недолечился. Бог с ним. Расскажи лучше, как ты жила, что делала, пока нам с тобой не посчастливилось встретиться. — Атаман мягко перебирал и гладил ее пальцы своими, но так, что со стороны это было совершенно незаметно.

— Ты же сам вчера обещал рассказать о себе.

— Да, но ты про меня и так уже многое знаешь, а я о тебе — ничегошеньки. А ты для меня сейчас — самое дорогое. — Голос Чекана, чуть хрипловатый и низкий, казалось, исходил из самой глубины его сердца.

Анюта, несмотря на дурманящее легкое головокружение, поведала атаману про детство в деревне, сиротскую долю, еще раз подробно рассказала о своих взаимоотношениях с отцом Серафимом, затем, сделав паузу и собравшись с духом, — о раненом поморском дружиннике Михасе и о том, как он фактически спас ее от надругательства и смерти, научив сражаться, благодаря чему она сумела раз и навсегда отбиться от гнусного насильника, местного сельского богатея Никифора.

Чекан слушал ее не перебивая, и лишь по выражению его глаз, все более темневших по ходу трагичного рассказа, Анюта могла догадываться, какая буря переживаний бушевала в его сердце. Когда же девушка прервала свое повествование, чтобы перевести дух, Чекан спросил чуть дрогнувшим от волнения голосом:

— А этот дружинник, Михась… Не полюбил ли он тебя? Или же… — и замолчал, не в силах выговорить окончание вопроса.