Star Wars: Эпизод III. Месть ситхов - Мэтью Стовер

— Что?..

Ему снился сон. Он летал и сражался, и сражался опять, во сне он мог делать все, что пожелает. Во сне его поступки были правильными просто потому, что он хотел их совершить. Во сне не было правил, только власть.

И власть принадлежала ему.

А теперь он стоял над обезглавленным трупом, на который был не в силах смотреть и от которого не в силах был отвернуться, и медленно осознавал, что сна вовсе не было, что все произошло наяву, что мечи до сих пор у него в руках, океан неверных решений, в который он погрузился, сомкнулся у него над головой.

И он тонет.

Меч мертвого человека выпал из разжавшихся пальцев.

— Я… я не сумел остановиться…

И прежде чем слова сорвались с его губ, он понял, что лжет.

— Ты хорошо поступил, Анакин, — голос у Палпатина был теплый, как рука, обнимающая за плечи. — И не только хорошо, но и правильно. Он был слишком опасен, чтобы сохранять ему жизнь.

У канцлера все получается складно, но когда Анакин повторяет его слова про себя, то не может поверить в истину Палпатина. Дрожь, родившаяся между лопатками, угрожала завладеть всем телом.

— Он был безоружным пленником…

Вот она — простая и непереносимая — истина. Она жжет, как клинок лазерного меча, но цепляться можно лишь за нее. И каким-то образом чувствовать себя немного лучше. Немного сильнее. Можно опробовать еще одну правду: не ту, где он не сумел остановиться, а…

— Не следовало так поступать, — произнес Анакин, и теперь его голос звучал ровно, спокойно и решительно.

Теперь можно осмотреть труп у своих ног. И даже — отрубленную голову.

И посчитать их тем, что они есть.

Преступлением.

Он стал военным преступником.

Вина ударила как кулак. Анакин ощутил ее — мощный удар, от которого в легких не осталось воздуха и подогнулись колени. Вина легла на плечи, как бремя: невидимый груз, невыносимый для смертного, раздавливающий под собой жизнь.

Анакин не сумел отыскать названия. Все, что он смог произнести: «Это было неправильно».

И фраза подвела черту.

Это было неправильно.

— Глупости! Что толку его разоружать? Он обладал могуществом, которое тебе и не снилось.

Анакин покачал головой.

— Все равно. Джедаи так не поступают. Корабль опять содрогнулся, погас свет.

— А ты никогда не замечал, что джедаи поступают… — спросил Палпатин, невидимый в темноте,-…не всегда правильно?

Анакин повернулся к чернильной тени генеральского кресла.

— Вы не понимаете. Вы не джедай. Вам не дано понять.

— Анакин, послушай меня. Сколько жизней ты спас одним ударом меча? Сможешь их сосчитать?

— Но…

— Анакин, все было правильно. Может, ты совершил не поступок джедая, зато верный поступок.

Совершенно естественный. Граф забрал у тебя руку, ты должен был отплатить ему тем же. И месть обоснованна.

— Месть не бывает обоснованной. Не может быть.

— Не будь ребенком, Анакин. Месть — основание справедливости. Справедливость начинается с возмездия, а месть — порой единственная справедливость, на которую уповают многие. Больше им надеться не на что. В конце концов, разве ты убил впервые? Разве Дуку заслужил больше жалости, чем Народ Песка, который замучил твою мать до смерти?

— Но это же совсем другое!

В кочевье тускенов он потерял рассудок; он стал силой природы, стихией, не делающей различий, намерения или желания убить в нем было не больше, чем в песчаной буре. Тускенов убили, вырезали, искромсали — но произошло это не по воле Анакина. Ему даже казалось, что убийства совершил кто-то другой. Это как история, которую рассказывают тебе и которая не имеет к тебе никакого отношения.

Но Дуку…

Дуку был убит.

Им.

Намеренно.

Здесь, в генеральской каюте он взглянул в глаза другого существа и хладнокровно решил оборвать его жизнь. Он мог выбрать правильно. Он мог свернуть на другой путь.

Вместо этого…

Скайуокер посмотрел на отрубленную голову Дуку.

Этот выбор не переделать. Назад пути нет. Как любит говорить мастер Винду, второго шанса не существует.

Анакин не был уверен, нужен ли ему второй шанс.

Он никак не мог все обдумать. Как не мог заставить себя вспомнить мертвецов на Татуине. Анакин прижал ладонь к глазам, словно этот жест помог ему прочистить память.

— Вы же обещали никогда об этом не говорить!

— И не будем. Как не нужно обсуждать сегодняшнее происшествие. Я всегда хранил твои тайны, не так ли?

Впечатление было такое, будто тень обрела голос.

— Д-да… да, разумеется, канцлер, но… Анакину хотелось забиться в самый дальний угол; дайте возможность остановиться хоть ненадолго — на час, минуту,и он возьмет себя в руки и найдет способ продолжать жизнь. А ему придется жить. Больше нечего делать.

Особенно когда невозможно оглянуться назад.

Обзорная стена за генеральским креслом расцвела ионными выхлопами торпед. Дрожь палубы переросла в постоянную тряску, набирая силу и амплитуду при каждом попадании.

— Анакин, мои узы, прошу тебя, — произнесла тень. — Боюсь, корабль разваливается. Не знаю, следует ли нам оставаться на нем, когда это закончится.

В сложном переплетении Великой силы магнитные замки наручников отпечатались четко, как текст ОТОПРИ МЕНЯ ТАК; хватило простенькой мысли, чтобы они разомкнулись. Тень отрастила голову, затем плечи, последовал короткий митоз, в результате которого кресло осталось стоять, а отделившийся клочок мрака превратился в Верховного канцлера.

Палпатин с удивительной для страдающего пленника прытью устремился к лестнице, перелезая через обломки, усыпавшее полутемное помещение.

— Идем же, Анакин! У нас мало времени. Экраны вспыхнули белым пламенем; одна из торпед, должно быть, повредила гравитационные генераторы: корабль словно перевернулся, заставив Палпатина вцепиться в перила, а Скайуокера опрокинув на палубу, которую вдруг перекосило градусов под сорок пять.

Анакин скатился в груду раздробленного облегченного пермакрита.

— Оби-Ван!

Скайуокер вскочил на ноги и раскидал обломки, которые похоронили под собой джедая. Кеноби лежал неподвижно, глаза закрыты, на волосах запеклась смешавшаяся с пылью кровь.

Выглядел учитель хуже некуда, но Анакин стоял над телами слишком многих друзей на многих полях сражений, чтобы впадать в панику при виде крови. Прикосновение к шее Оби-Вана подтвердило, что пульс бьется сильно, а сквозь тело нескончаемым потоком струится Великая сила. Дыхание ровное, кости не переломаны: контузия, не больше.