Рыбаки - Чигози Обиома

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 15 16 17 18 19 20 21 22 23 ... 66
Перейти на страницу:

— Не слушайте. — Соломон замахал руками, торопя нас. Все пошли дальше, а я продолжал стоять на месте. Из-за слов Соломона меня вдруг охватил страх: что, если этот страшный человек накинется на нас и убьет? Я обернулся, и, когда увидел, что безумец следует за нами, мой страх разгорелся ярче.

— Бежим! — закричал я. — Он убьет нас!

— Нет, он не может нас убить, — возразил Икенна и развернулся к Абулу. — Он же видит, что мы вооружены.

— Чем? — спросил Боджа.

— Удочками, — резко бросил Икенна. — Если он приблизится к нам, мы порвем его плоть крючками, как рыбу, а тело бросим в воду.

Угроза как будто подействовала: безумец остановился и, прикрыв лицо руками, стал издавать какие-то звуки. Мы двинулись дальше и успели отойти на приличное расстояние, когда вдруг дикий голос прокричал имя Икенны. Пораженные, мы замерли на месте.

Икена, — снова позвал громкий голос с акцентом йоруба: растянув звук «и» и проглотив вторую «н», так что получилось «И-икена».

Мы в замешательстве завертели головами, пытаясь определить, кто это зовет Икенну, но увидели только Абулу: безумец стоял в нескольких метрах от нас, скрестив на груди руки.

— Икена, — громко повторил Абулу, потихоньку приближаясь.

— Не будем слушать его пророчеств. O le wu — это опасно! — закричал Соломон. К его акценту йоруба добавилась еще и гнусавость диалекта Ойо. — Идем домой, идем. — Он подтолкнул Икенну. — Не надо слушать пророчеств Абулу, Ике. Идем!

— Да, Ике, — согласился Кайоде, — в нем бес, а мы — христиане.

Какое-то время мы ждали. Икенна неотрывно смотрел на безумца, а потом, не поворачиваясь к нам, замотал головой и крикнул:

— Нет!

— Почему нет? Разве ты не знаешь, кто такой Абулу? — Соломон схватил Икенну за футболку, но мой брат оттолкнул приятеля. У Соломона в руке остался клочок старой пестрой ткани.

— Оставьте меня, — сказал Икенна. — Я не уйду. Он назвал мое имя. Он назвал мое имя. Откуда он его знает? Как… откуда он узнал, как меня зовут?

— Может, от кого-то из нас услышал? — предположил Соломон, тоже повышая голос.

— Нет, не слышал! — прокричал в ответ Икенна. — Никто при нем меня по имени не называл.

Только он это произнес, как Абулу снова позвал его: «Икена», но уже тише и осторожнее. Затем безумец вскинул руки и затянул песню, которую — не ведая о ее смысле и назначении — пели и у нас в районе. Называлась песня «Сеятель».

Мы все — даже Соломон — слушали, как восторженно поет старик, но вот Соломон покачал головой и подобрал с земли удочку. Выбросил клок Икенновой футболки и сказал:

— Хочешь — оставайся тут со своими братьями, а я пойду.

Он повернулся и пошел прочь. Кайоде отправился за ним, а Игбафе еще некоторое время нерешительно смотрел то на нас, то на удаляющихся приятелей. Затем медленно двинулся следом, а метров через сто сорвался на бег.

К тому времени, когда все трое скрылись из виду, Абулу закончил петь и снова обратился к Икенне. Произнеся его имя раз, наверное, тысячу, он возвел очи горе, поднял руки и прокричал:

— Икена, в день твоей смерти тебя поймают, точно птицу! — Он накрыл глаза ладонями.

— Икена, ты оглохнешь, — сказал он и накрыл ладонями уши.

— Икена, ты станешь немощен. — Он широко расставил ноги и сложил руки в молитвенном жесте. Затем резко свел колени и рухнул в грязь навзничь, словно кости у него в ногах переломились.

— Язык твой вылезет изо рта, точно голодный зверь, и уже не вернется на место. — Он высунул язык и свесил его в сторону.

— Икена, ты будешь хвататься за воздух, но ничего не поймаешь. Икена, в этот день ты откроешь рот, чтобы заговорить… — безумец распахнул рот и изобразил удушье, — …но слова так и застрянут у тебя в горле.

Гул приближающегося самолета превратил речь Абулу в жалостливое нытье, а потом — когда самолет пролетал прямо над нами — голос безумца и вовсе пропал среди шума, точно проглоченный удавом. Напоследок мы лишь едва расслышали:

— Икена, ты поплывешь по красной реке, но уже не выйдешь из нее. Твоя жизнь…

Вечер потонул в какофонии гула и радостных детских голосов, где-то поблизости приветствовавших самолет. Абулу, сбитый с толку, метнул вверх бешеный взгляд и, придя в ярость, перешел на крик. Но и теперь его речь звучала не громче шепота; правда, когда гул стал затихать, мы все услышали:

— …Икена, тебя зарежут, как петуха.

Наконец Абулу умолк, и лицо его осветилось облегчением. Он принялся водить в воздухе рукой, будто писал на скрытом от глаз листе бумаги или на странице книги невидимым пером. Закончив, он отправился дальше. На ходу он пел и прихлопывал в ладоши.

Мы смотрели ему вслед — как он раскачивается взад-вперед, пританцовывая, — а колкие слова песни жалили нас, точно пыль на ветру.

A fe f ko le fe ko Доколе ветер не дует,
ma kan igi oko не шевеля кроны,
Osupa ko le hon ki Доколе не скроешь
enikan fi aso di лунного света за ширмой,
Oh, Olu Orun, О, Отец воинств,
eni ti mo je Ojise fun чью волю я доношу,
E fa orun ya, Молю, разверзни
e je ki ojo ro хляби небесные,
Ki oro ti mo to Дабы взошли семена,
gbin ba le gbo посеянные мною,
E ba igba orun je, Измени времена года,
ki oro mi bale mi дабы дышать могло слово мое
Ki won ba le gbo. И принести плод.

Постепенно безумец скрылся из виду, унося с собой и песню, и следы своего присутствия: вонь, тень, что цеплялась за деревья и стелилась по земле. Только тогда я заметил, что ночь плотно обступила нас: сумеречным навесом накрыла она своды мира и в мгновение ока превратила птичье гнездо в ветвях мангового дерева да кусты крапивы вокруг в непроглядную черноту. Потемнел и флаг Нигерии, реявший над полицейским участком в двухстах метрах от нас, а холмы в отдалении слились с горизонтом, словно стерлась граница между небесами и землей.

Домой мы с братьями пришли в синяках, как будто поучаствовали в мелкой драке. А мир вокруг продолжал жить, как заведенный, ничего в нем не изменилось, и ничто не говорило и том, какое зловещее событие произошло с нами. Улицы кипели жизнью, оглашаемые ночной какофонией: при свете фонарей и свеч торговцы с тротуаров зазывали прохожих, а люди ходили мимо, отбрасывая похожие на фрески в натуральную величину тени на дорогу, стены, деревья и дома. В деревянной лавочке, накрытой брезентом, за чадящим угольным мангалом стоял, поворачивая мясо на вертеле, человек из племени хауса, в наряде северянина. Разделенные с ним сточной канавой, на скамейке сидели две женщины — сгорбившись над огнем, они жарили кукурузу.

1 ... 15 16 17 18 19 20 21 22 23 ... 66
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?