Если желания не сбудутся - Алла Полянская

Дальнейшее Сима запомнила плохо. Мигрень, вырвавшись из заточения, в которое была упрятана снадобьем старой Тули, набросилась на Симу, как голодная пантера. Где-то за пределами кокона, в который угодила Сима и где пульсировала и переливалась всеми цветами болотной жижи боль, ходили люди, что-то говорили, о чем-то спрашивали — и Сима даже пыталась отвечать, но голоса своего не слышала, а чужие голоса звучали гулко, словно из колодца. И когда все закончилось, Сима вдруг оказалась в незнакомой машине, которую вел молодой смуглый парень с длинными черными волосами, собранными на затылке в пучок.

— Сиди смирно, сейчас приедем.

Сима вздохнула — ей ничего иного не остается, как сидеть и пялиться в окно, за которым рядом с машиной бежит город, размахивая огнями, подсвеченной рекламой и дорожными знаками.

— Приехали, вылезай. — Парень открыл дверцу и подал Симе руку. — Давай, осторожненько, дойдешь?

Сима была уверена, что дойдет, но тело ее имело на этот счет собственные соображения.

— Вот незадача…

Парень подхватил ее на руки и занес в дом. И все, что Сима помнит, это испуганные возгласы женщин, Танины огромные, полные горя, глаза — и Сэмми, сидящего на столе в гостиной. И мир закружился, обещая новые неприятности, да только Симе до них уже дела не было.

* * *

Сима бредет через лавандовое поле. Дорога началась справа от кованых ворот, Тропа сама легла под ноги. И теперь вокруг до самого горизонта цветет лаванда, и Сима снова идет через поле, а впереди мелькает черная спинка Сэмми — он ведет ее куда-то, и Сима так счастлива, как никогда в жизни не была.

— Проснулась, смотри.

Сима открыла глаза — лавандовое поле нравилось ей больше, чем эта комната с розовыми обоями. Таня и Циноти сидят рядом, и Сима мысленно вздыхает: секунду назад ей было так хорошо, как никогда в жизни, а теперь она снова здесь, и кто знает, чем это закончится.

— Сейчас бабушка придет, полечит тебя. — Циноти поднимается и направляется к двери. — Скажу ей, что ты проснулась.

Симе не хочется говорить. Болит голова, саднят разбитые губы, а нос, кажется, разросся на все лицо и пульсирует в ритме ударов сердца. Щека опухла, и правый глаз ощущается словно в подушке. Сима даже не представляла, что один-единственный удар в лицо может быть таким разрушительным.

— Вот же гад какой! — Таня осторожно трогает опухшую щеку Симы. — Я ведь сразу сообразила, к чему все идет, еще на кладбище, когда они приехали и начали спрашивать, а не поссорились ли мы из-за Ромки, не было ли чисто случайно у кого-то из нас оружия, и прочее в таком духе. Так что я пошла в туалет и оттуда папе позвонила, а он уже… Сима, ты как?

Сима пожала плечами — да никак, голова болит, и вообще ей только что было отлично, а теперь она проснулась, и мир со своими звуками, запахами и проблемами снова влез в ее голову, и это совсем не радует. И Симе хочется вернуться туда, где она только что была, потому что это, видимо, именно то место, куда попадают, когда мир перестает быть пригодным для жизни. И чтобы снова испытать это безудержное, безмятежное, ничем не омраченное счастье, Сима сейчас думает о двери, которая всегда открыта. Не то чтобы она всерьез думает — но думает все равно.

— Ты понимаешь, они бы на нас это повесили на раз! — Таня в бешенстве меряет шагами комнату. — Я никогда не думала, что… Хотя что я сейчас сама себе вру, я знала о таких вещах и все равно шла туда работать, потому что одно дело — просто знать, и совсем другое — испытать на себе. И как теперь быть? Сима, ты видела майора Реутова? Боже, какой красавец, я чуть кипятком не описалась! Но — женат, вот ведь гадство, а был бы и не женат, на меня и не глянул бы, я толстая, немодельная, а он небось женат на какой-то невероятной красотке… Вот почему такая непруха — все, что бегает путного, обязательно женатое! Я думаю, мне надо что-то менять, потому что работать там я не хочу, и как теперь, если…

Сима пытается слушать подругу, но лавандовое поле стоит перед глазами, и то ощущение сияющего, незамутненного, абсолютно безусловного счастья, которое она там испытала, вгоняет в тоску. Ну конечно, можно будет что-то предпринять, но где гарантия, что она попадет туда снова, что это не был просто сон?

В комнату входит Тули, и Таня умолкает. Старуха принесла с собой белую кружку с каким-то питьем, и Сима садится в кровати, только сейчас заметив, что на ней снова надета только ночная рубашка, на этот раз красная.

— Иди, внучка, погуляй покуда. — Тули поставила кружку на тумбочку у кровати. — А мы тут поговорим с Симой, успокоимся и подумаем, что же делать.

Сима смотрит на старую цыганку во все глаза. Тули одета, как и раньше, в традиционный цыганский наряд: длинная цветастая юбка, темная кофта, на шее — бусы из монет, на пальцах — массивные кольца, волосы повязаны платком, и седые кудри красиво обрамляют ее лицо. Наверное, в молодости Тули была невероятной красоткой.

— Ты лежишь и думаешь о вещах, которых не понимаешь. — Тули тронула лицо Симы и покачала головой. — Этой беде я помогу, но исцелить твою душу — нет, тут только ты сама сможешь. Давай-ка, выпей отвар, и я положу тебе на лицо компресс, к завтрему все сойдет.

— Бабушка Тули…

Сима не ожидала от себя, что так обратится, но слова сами слетели с языка.

— Что, моя жемчужная?

— Почему я здесь? Я же чужая вам…

— У нас нет чужих детей, детка. — Тули взяла у Симы пустую кружку. — У нас и сирот не бывает именно потому, что родня не позволит осиротевшему ребенку оказаться где-то среди чужих людей. Мы все друг за дружку держимся, оттого и не пропал наш народ, не затерялся среди других, хоть и нет у нас своей земли — вся земля, что есть, наша. И детей мы бережем, хоть своих, а то и не наша кровь, да не оставишь — возьмем к себе в дом и вырастим, как своего. Вот так и ты для нас, привела тебя Танюшка, и ты уже наша, раз другой семьи нет у тебя, что ж.

— Вроде бездомной кошки?

— И кошку выгнать грех, а человека так и подавно. Ты сирота, и судьба тебя не жаловала, хоть и наградил тебя Господь светлой головой, да только нельзя жить на свете, когда один кот рядом, а не стало его, и хоть удавись. Не спеши теперь, у нас в семье вешаться нельзя, как хочешь. Спи, Сима, много чего тебя ждет еще на свете, все дороги нужно обойти, все одолеть, и по-другому оно не бывает у людей.

Что-то еще говорит Тули, но Сима не слышит — она снова на лавандовом поле, и черная спинка Сэмми мелькает впереди.

И свет, наполняющий этот новый мир, какой-то изначальный, словно все, что вне него, — только отблеск.

И Сэмми здесь, а значит, место подходящее.

Слова иногда ничего не значат, даже если люди составляют из них нечто, по их мнению, значительное. Сима рано поняла, что далеко не все, о чем люди рассказывают, правда. Вот родители всегда говорили, что они — семья, а чем все закончилось? И отец тоже всегда с гордостью говорил знакомым, что сам растит дочь, не отдал в семью отчима, и его приятели сочувственно кивали — надо же, какой герой! А Сима мерзла зимой в тесной сырой времянке и знала, что отцу она не нужна.