Тайна дочери пророка. Рука Фатимы - Франциска Вульф

Семенящими шажками кто-то приблизился к постели, и над ухом Беатриче раздался тихий, нежный звон фарфорового колокольчика. Она ощутила легкое, прохладное прикосновение к своей руке – словно на нее упала снежинка, – и тихий голос что-то сказал ей на языке, в котором она с большим трудом угадала арабский.

Беатриче непроизвольно подняла голову: над ней склонилась небольшого роста женщина, облаченная в широкие белые шаровары и свободную блузу с наглухо застегнутым на шее воротом. Та самая китаянка, о которой вчера говорил Маффео?

Но, как Беатриче ни старалась, она так и не вспомнила ее имени.

– Пора вставать, – молвила женщина на ломаном арабском с сильнейшим акцентом.

Беатриче с трудом поняла, чего от нее хотят. Перевернулась набок, потянулась и протерла глаза.

– Так рано? Сейчас ведь еще ночь!

– Нет, – ответила та с улыбкой.

Если морщины на лице человека означают то же, что годовые кольца – на спилах деревьев, китаянке можно дать по меньшей мере лет сто двадцать. Что-то здесь не так…

– Солнце уже всходит.

Да, правда: звезды начали постепенно гаснуть. Кусочек неба, видневшийся с ее кровати, уже не черный, а темно-синий с легким налетом серебра. Который теперь час – пять утра? Уж во всяком случае, не больше шести. Слишком рано для человека, которому не надо идти на работу. Тем не менее Беатриче поднялась и села на постели. Она здесь гостья, правила вежливости требуют подчиняться распорядку, принятому в доме хозяев.

Старуха поставила поднос на прикроватный столик. С нескрываемым восхищением Беатриче рассматривала посуду: три пиалы из тончайшего фарфора, все неодинаковой величины, к каждой своя крышка; покрыты глазурью разных цветов: светло-зеленого, светло-голубого и коричневого. Простая, изысканная форма – отрада для глаз поклонника дзен-буддизма. Эти три сосуда посчитал бы своим шедевром топ-дизайнер конца двадцатого века.

– Тебе надо поесть, – сказала старуха. – Тебе и твоему ребенку. – Она сняла крышки и на некоторое время исчезла в клубах пара.

Вдруг Беатриче почувствовала сильный голод. Ничего удивительного – ведь ничего не ела со вчерашнего дня. Она бросила жадный взгляд на пиалы: в самой большой рис, в средней что-то напоминающее вареные овощи, в самой маленькой прозрачная жидкость светло-зеленого цвета, очевидно, чай. Старуха протянула миску с рисом и пару палочек.

Рис на завтрак удивил Беатриче: необычно, но очень вкусно. Вообще-то она принадлежала к тем, кто предпочитает экзотическую пищу, – даже на завтрак могла съесть «чили кон карне». Сегодняшний завтрак вполне в ее вкусе: отменный рис, великолепное блюдо из овощей, грибов, побегов, стеблей бамбука и зеленых листьев, похожих на салат; приправлено острыми пряностями, кориандром, имбирем и слегка корицей. От всего этого немного жжет во рту, пробуждая в столь ранний час все жизненные силы.

Китайские палочки из темного дерева, изящной формы, с серебряными колпачками не представляют для нее трудностей. Они с Маркусом часто посещали первоклассные китайские и японские рестораны, так что она давно научилась пользоваться галочками вместо ножей и вилок. «Все в жизни может пригодиться, даже Маркус Вебер», – подумала она и набросилась на еду.

Старая служанка протянула Беатриче миску с овощами и чашку с чаем, – мол, пей, не выпуская палочек из рук. Потом вдруг осторожно вытерла ей рот платком, чем привела ее в изумление. Кто она здесь – не более чем гостья, безымянная чужестранка, приживалка при дворе великого хана. Если даже с ней так возятся, как насчет самого Хубилай-хана? Интересно, он ест сам или его кормят с ложечки?

– Как твое имя? – спросила она, закончив трапезу.

Китаянка уже наливала ей еще чаю.

Та бросила на нее удивленный, почти презрительный взгляд. Боже, она не должна задавать ей никаких вопросов!

– Я прибыла сюда издалека, – начала Беатриче, пытаясь исправить свою неловкость, – у меня на родине принято обращаться к людям по имени. Мое имя Беатриче, Беатриче Хельмер. А твое?

– Минг, – ответила старуха, не глядя на нее.

– Минг – и все?

– Да, все. – Неуловимым движением она поставила чайную пиалу на поднос и спрятала руки в широких рукавах блузы.

Держится гордо и замкнуто. Сейчас, когда улыбка исчезла с ее лица, Беатриче поняла, что с самого начала было ей неприятно в этой женщине: ее приветливость фальшива. Улыбка кажется по-матерински ласковой, но это не более чем маска – ее надевают при случае, но глаза остаются холодными.

– Я могу тебя называть Минг?

Старуха коротко, почти незаметно кивнула – это едва не ускользнуло от взгляда.

– Маффео Поло сказал, что будет здесь, когда взойдет солнце, – пояснила Минг.

Беатриче отметила, что голос у нее сухой и безразличный. Старая китаянка сжала губы, и меж бровей у нее пролегла глубокая складка.

– Ты должна спешить. Для женщины из хорошего дома негоже принимать Маффео Поло в постели.

По-солдатски грубым движением она откинула одеяло и помогла ей подняться с постели. Когда они оказались друг против друга, Беатриче заметила, как низкоросла китаянка – ниже ее на целую голову. Та проворно притащила большой глиняный таз и огромный кувшин – весом, очевидно, не менее десяти килограммов.

Не моргнув глазом и не охнув, старуха подняла его и налила горячую воду в таз. Затем помогла Беатриче раздеться и принялась тереть ее губкой – быстро, привычно, без всяких сентиментальностей: ни тени восхищения или преданности.

Что-то подобное Беатриче наблюдала у некоторых медсестер в больнице – они рассматривали свою профессию как тяжкое бремя. Пациенты таких очень не любят. Вот старуха дошла губкой до живота – черты лица ее несколько смягчились, складка меж бровей разгладилась. Беатриче отчетливо ощущала движения ребенка, бойко колотившего ножками у нее в животе. И Минг это заметила.

– Маленький тигр тоже проснулся, – произнесла она с улыбкой.

На этот раз взгляд ее выражал тепло и понимание. Она пробормотала что-то по-китайски, чего Беатриче, естественно, не поняла, но интонация была симпатичная. Возможно, сейчас подходящий момент подружиться с ней…

– Прости, если я чем-то обидела тебя, – решилась Беатриче. – Я этого не хотела. Не знаю пока обычаев вашей страны и потому прошу набраться терпения со мной.

– У меня есть терпение.

Минг вынула из корзины одежду и аккуратно разложила на постели. Появится ли Маффео так скоро, или старуха просто хочет увильнуть от общения с ней – Беатриче так и не поняла.

– Много терпения. Надеюсь, брюки подойдут. – И поднесла ей брюки, расправив штанины, чтобы было удобно просто шагнуть в них.

В этот момент взгляды их встретились, и Беатриче все поняла. В глазах старой китаянки она прочла всю ее историю – печали, страдания и лишения…

Беатриче вспомнила вдруг кое-что из истории. Хубилай-хан – монгол; воинственный тиран, ненасытный в своем стремлении к власти над всем миром. Его огромная империя сформировалась и держалась исключительно на военной силе. Китайцы в покоренных им провинциях не кто иные, как военнопленные – просто добыча. Соответственно с ними и обращались – как с побежденным народом. И вот сейчас этим народом – с его древнейшими традициями, его культурой, искусством и поэзией, создавшим во многих сферах такие шедевры, как эти фарфоровые сосуды, – правят дикие кочевники, по большей части необразованные воины и пастухи.