Звездный час по тарифу - Антон Леонтьев

– К сожалению, я занята, – сказала Ксения весьма сердито. И на кого она сердится – на этого прощелыгу? Он для нее ничего не значит!

– Разрешите вам не поверить, – заявил журналист.

Ксения задохнулась от подобной наглости.

– Что вы сказали, сеньор Разумовский? – произнесла она, чувствуя, что краска стыда заливает ее щеки. – Я вас правильно поняла?

– Уверен, что правильно. – Феликс снова рассмеялся, и Ксения не могла отделаться от мысли, что этот молодчик наверняка просыпается каждое утро в объятиях новой подружки – вне всяких сомнений, длинноногой пустоголовой модели или третьеразрядной актрисульки. – Я говорю по-испански весьма сносно, – продолжал журналист. – И это, как и стремление к незаметности, еще одно требование моей работы. Знаете, мои родители были известными учеными-лингвистами, крупнейшими специалистами по компаративной лингвистике, в нашем доме, сколько себя помню, постоянно говорили на разнообразных языках. Отец, например, мог начать фразу по-английски, а завершить ее по-итальянски. Мама же отвечала ему русскими междометиями и продолжала по-французски или по-испански. А вот ругались они всегда исключительно по-немецки – язык Гете и Шиллера очень звучно передает негативные человеческие эмоции...

Ксения едко заметила:

– Сеньор журналист, я, безусловно, рада, что вы, оказывается, лингвистический гений, но у меня нет желания беседовать с вами об этом. Всего наилучшего!

Она направилась к двери в зал и, не удержавшись, обернулась и добавила:

–Кстати, передавайте привет своим родителям. Как это по-русски: «доу свиданниа»?

– Мои родители умерли, – спокойным тоном ответил журналист.

Ксению бросило в жар. Она хотела отшить верткого журналиста хлесткой фразой, а получилось, что она поступила бестактно и оскорбила его.

– Мне... Мне очень жаль, – произнесла Ксения примирительно. Она вернулась к мраморной балюстраде. Разумовский молчал.

Чтобы сгладить свою неловкость, Ксения сказала:

– Мне действительно очень жаль, сеньор журналист. Боюсь, что это звучит бестактно, но я знаю, что такое потерять родителей...

Журналист, устремив взгляд к звездам, тихо заметил:

– Это был несчастный случай. Моя судьба чем-то похожа на вашу, сеньора Сан-Донато. Мои родители возвращались с международного лингвистического симпозиума в Лос-Анджелесе, и их самолет...

Он замолчал. Ксении внезапно стало жаль русского. Когда-то она была уверена, что только маленькая девочка по имени Ксения может испытывать чувство неизбывного горя и плакать по ночам, думая о родителях. Время показало, что это не так.

– Если вам тяжело, то не надо говорить об этом, – промолвила Ксения. – Я сама предпочитаю не затрагивать эту тему, хотя люди, как вы знаете, чрезвычайно бестактны, причем они более всего бестактны, когда стараются быть тактичными. Сколько раз мне приходилось выслушивать от малознакомых или незнакомых личностей: «Ах, бедная девочка, как тебе не повезло, ты же – круглая сирота». И каждый норовил при этом погладить меня по голове или потрепать по щечке! И мне приходилось сносить все это – фальшивые соболезнования, натужные улыбки, напыщенные фразы и праздный интерес: а сколько же миллиардов унаследовала эта девчонка? Мне так хотелось закричать, затопать ногами, завизжать или попросту бухнуться на пол и зарыдать, но я ни разу этого не сделала. Если бы подобный фортель выкинула обыкновенная девчонка восьми или девяти лет, это было бы вполне естественно, никто бы не посмел упрекнуть ее. Но я, Ксения Сан-Донато, не имела на это права! Я не имела права разозлиться, прилюдно заплакать или сказать надоевшему лысому старику-министру или сверкающей бриллиантами даме: «Оставьте меня в покое!» Никто не хотел знать, как мне тяжело, зато всем требовалось одно: чтобы я была сильной!

Ксения смолкла, переводя дыхание. Самым близким человеком для нее был Андреас, но даже с ним она не откровенничала на эту тему. И вот она выложила как на духу все, что ее угнетало в течение семнадцати лет, человеку, которого видит второй раз в жизни. Человеку? Да он же журналист!

Ксения прокляла себя и едва не заскрипела зубами от злости на собственную несдержанность – этот русский напечатает ее идущий из глубины души монолог в своем глянцевом журнале или, что еще вероятнее, продаст права на публикацию крупнейшим мировым изданиям, специализирующимся на собирании слухов и сплетен о знаменитостях.

– Вам не стоит беспокоиться. – Феликс, не отрываясь, смотрел в черное небо. – Да, да, сеньора Сан-Донато, вам не стоит беспокоиться.

Он повернулся к ней и улыбнулся. Затем расстегнул смокинг, снял его и, тряхнув несколько раз, заметил:

– Видите, у меня нет с собой диктофона или подслушивающего устройства. Я не намерен использовать ваши слова в каком бы то ни было интервью. Я только поражаюсь, насколько похожи наши истории – после смерти родителей, а мне тогда было пятнадцать, все ждали от меня одного – проявления безграничного мужества. Еще бы, молодой человек не имеет права рыдать или жаловаться на судьбу!

– Это была техническая неполадка? – спросила Ксения. – Я имею в виду – почему... почему лайнер, на борту которого находились ваши родители, потерпел крушение?

– Это был террористический акт, – ответил Разумовский. – Двадцать лет назад еще не было террористической паутины, которая бы оплетала весь мир, теракты совершали безумцы-одиночки или представители крошечных группировок. Так было и в том случае – моим родителям не повезло, что они летели на самолете американской авиакомпании. Некие леворадикальные отщепенцы с Востока решили, что должны покарать Америку за то, что люди в этой стране живут богаче и лучше, чем на их родине. Один из них поднялся на борт лайнера вместе с небольшим, но чрезвычайно мощным взрывным устройством. Он привел его в действие, когда самолет находился над океаном. Разумеется, погибли все. Тел моих родителей так и не нашли.

Ксения, подчинившись внезапному порыву, положила руку на плечо русскому журналисту. Ее поразило, что его голос был совершенно спокоен, и только в глазах сверкало что-то похожее на гнев.

– Гибель моих родителей предопределила выбор моей профессии, – сказал Феликс.

– Завтра состоятся похороны моего отца и мамы, – произнесла Ксения. – Вы же наверняка слышали, что... что самолет с их останками был найден в джунглях. В этом отношении мне повезло больше вашего – если в подобном случае вообще уместно говорить о везении. Я... я приняла решение, что ни один журналист не будет присутствовать на этой церемонии. Но я буду... буду вам благодарна, если вы согласитесь присутствовать на ней. Я думаю, что так должно быть!

На балкон вышло несколько громко беседующих пар, Ксения поспешно отдернула руку. Видели ли они что-нибудь? Если да, то по Эльпараисо поползут слухи – молодая наследница изумрудной империи любезничает с неизвестным молодчиком, в то время как ее жених находится всего в паре шагов.

– Я обязательно приду, – уверил ее русский, и Ксении показалось, что он хочет добавить что-то еще.