Гадание при свечах - Анна Берсенева

Она резко встала, отряхнула пальто. Ноги у нее затекли, мелкие судороги побежали от щиколоток. Медленно, словно неся какой-то невыносимый груз, Марина выбралась из родникового оврага и пошла обратно по дороге.

Она вернулась домой только к утру: сама не заметила, как далеко забрела за день. Но, наверное, это было даже хорошо: что они делали бы этой ночью наедине?

Когда она вошла, Женя быстро поднялся ей навстречу из кресла: он тоже не спал, сидел одетый.

– Где ты была, Маша? – спросил он.

В голосе его чувствовалось волнение, но Марина сразу расслышала: не такое бывает волнение, когда думают о любимом человеке. Просто – волновался, не случилось ли с ней чего.

– Гуляла, – пожала плечами она.

Ей тяжело было разговаривать с Женей вот так – спокойно, почти безразлично. Но как было иначе сделать то, на что она все-таки решилась?

– Гуляла? – удивленно переспросил он.

– Да. А теперь я уезжаю, Женя. – Она поймала его вопросительный взгляд и добавила: – Я уезжаю в Москву.

– В Москву? – теперь голос у него стал совершенно изумленным. – Но почему в Москву? Разве у тебя там есть кто-нибудь?

– А у меня нигде никого нет, – прищурившись, ответила она. – И в Орел мне так же незачем возвращаться, как в Карелию. Я еду в Москву, потому что я так хочу. Мне так надо.

Женя пожал плечами. Наверное, он совсем не ожидал этого спокойного тона, уверенных Марининых движений.

– Ты, кажется, не совсем ясно себе это представляешь, – произнес он. – Хорошо, ты приезжаешь в Москву, выходишь, предположим, на Курском вокзале – дальше что? Куда ты пойдешь, где ты будешь жить? Об этом ты подумала?

– Завтрашний день сам о себе подумает, – сказала Марина, глядя ему в глаза.

– Терпеть не могу, когда Библию цитируют, чтобы оправдать свои бытовые глупости! – сердито воскликнул он. – Нет, я не могу этого допустить! В конце концов, ты прожила со мной какое-то время, и мне небезразлично…

– … как я устрою свою жизнь, – закончила Марина. – Я правду сказала, Женя: завтрашний день подумает обо мне. Но только если сегодня я сделаю то, что надо сделать.

С этими словами она открыла шкаф, достала чемодан. Женя молчал, смотрел на нее. Кажется, он понял, что удерживать ее бесполезно. Или ей только казалось, будто он вообще хочет ее удержать?

Пока он оставался в комнате, Марина украдкой смотрела на него. Он ходил из угла в угол, скрестив руки на груди, его светлые брови были сердито сдвинуты. На нем была та самая клетчатая рубашка, в которой Марина увидела его впервые и которую надела сама, когда насквозь промокла по дороге к нему. И все его тело дышало под рубашкой, и билась душа в нежной впадинке между ключиц…

Пока Марина собирала вещи, Женя то выходил на веранду, в сад, то возвращался. Она собиралась торопливо, складывая в чемодан самое необходимое, а все остальное увязывая в узлы. Но бабушкино зеркало было ей дорого, и она сняла его с гвоздя и положила на дно чемодана.

– Я Клавдию Даниловну попрошу, чтобы она все это в кладовку пока спрятала, – сказала Марина. – Я не смогу сейчас все забрать, извини, Женя.

Он молчал, и она впервые не чувствовала, о чем он думает.

Она собралась за полчаса – да и какие у нее были вещи? Потом остановилась у двери – уже в пальто, уже завязав большой зеленый платок в красных павловских розах. Все в ней звенело от единственного желания: чтобы Женя даже не остановил ее, но хотя бы поцеловал на прощание…

Он молчал, и она сказала:

– Все, Женя, прощай, мой любимый.

– Мы… больше никогда не увидимся? – вдруг спросил он, и голос его дрогнул.

– Увидимся, – сказала Марина. – Я к тебе приеду, Женя.

– Ты – приедешь? Но… когда? И куда?..

– Я тебя найду, – улыбнулась она, чувствуя, как слезы неотвратимо подступают к глазам. – Я найду тебя, где бы ты ни был. Но только тогда, когда тебе это будет необходимо.

И, пока он не заметил ее слез, Марина подняла с пола чемодан и вышла через веранду в сад.

Ей повезло с этим последним экскурсионным автобусом. Молодой разбитной водитель подмигнул Марине.

– Не сомневайся, красавица! На резвой домчим до столицы, садись!

В автобусе стоял густой яблочный дух: туристов было немного, и предприимчивый водитель заставил ящиками с яблоками все свободное место. Марина прошла в конец салона и села одна, закрыла глаза, чтобы не видеть, как медленно плывут за окном знакомые окрестности, как исчезает вдалеке и тургеневский парк, и крыши деревни Петровское…

Но запах яблок преследовал ее, терзал ее душу, заставляя вспоминать тот день, когда она впервые увидела Женю. И не спрятаться было, не скрыться…

Она сказала Жене, что едет в Москву, потому что так ей надо поступить сегодня, чтобы был в ее жизни завтрашний день. Она не обманула его, ей просто не хотелось обсуждать с ним подробности – вот именно те, которые наступят, когда она выйдет на Курском вокзале.

У нее действительно никого не было в Москве, но она знала, к кому едет. Хотя еще два дня назад ей и в голову бы не пришло поехать к той женщине, о которой она думала сейчас.

Впервые Марина увидела ее недели две назад. Увидела, как ни странно, по телевизору, который вообще-то смотрела редко. А тем вечером вдруг включила случайную ночную передачу – просто потому, что Женя читал допоздна, а ей читать не хотелось, но хотелось дождаться, когда он ляжет.

Женщину звали госпожа Иветта, и она назвала себя колдуньей. Услышав это, Марина слегка вздрогнула, а потом улыбнулась. Была какая-то наивность в том, чтобы так вот, сидя в московской телестудии, назвать себя именем, которое имело право на существование только в сказке или в простой деревенской жизни.

Но ничего в облике госпожи Иветты не казалось ни загадочным, ни пугающим. На вид ей было лет сорок, она была дородная, красивая, с блестящими черными волосами, венцом уложенными вокруг головы, и с ярко-голубыми глазами.

Говорила она спокойно и медленно: рассказывала о своих посетителях, внимательно выслушивала вопросы телезрителей по студийному телефону и, улыбаясь, приглашала их к себе в магический салон.

Марина не отрываясь просмотрела всю передачу. Она и сама не догадывалась сначала, отчего возник у нее интерес к этой красивой голубоглазой женщине, отчего та вызвала у нее такую мгновенную приязнь. И только потом, когда передача кончилась, Марина поняла: впервые то, чего она так боялась в себе, что отнимало у нее силы и надрывало нервы, стало предметом спокойного разговора, предметом внимания и уважения, а не завистливого страха.

И теперь, после всего, что произошло с нею, после Жениных слов: «Мне ничего не надо от тебя!» – она чувствовала не только боль разлуки, но и обжигающую, мучительную обиду.