Первый среди крайних - Андрей Орлов

– А чего они прицепились к тебе, эти недоумки? – спросил Верест. – Ты им задолжал?

Прух широким жестом вытер губы.

– Да ерунда, Лексус. Обул намедни Фармадоха в «бочку» на полста монет. А дело было в «Драконе Чао», публики полон зал – ну, ему, хочешь-нехочешь, пришлось расплачиваться. Наедине бы шиш отдал – сволочь редкая. А потом Кривой Угарыш – тоже сука та еще, я ему рыло завтра начищу и задницу надеру – возьми да брякни Фармадоху, будто я на втором кону черное прикрыл, а в прикупе две фишки были меченые, вот их я и хватанул, отмерив ублюдку полный слэш. Обидно, Лексус, да? Прух честный – долги раздал, без гранта в кармане, а тут старина Зашир прибегает и трещит, будто Фармадох на Пруха охоту объявил. Пришлось из дома убегать. Ладно, думаю, сдам заразу околоточному и вернусь. А эти ублюдки уже на улице, и давай меня пасти. Чё потом было, ты видел. Ладно, Фармадох, попадешься ты мне пьяный и связанный… – коротышка погрозил кулачком. – Ну скажи на милость, Лексус, как я мог в прикупе две фишки пометить? Да это, хоть тресни, невозможно!

– Но ты пометил, – задумчиво констатировал Верест по итогам созерцания физиономии собеседника.

– Ну, пометил, – подумав, согласился Прух. – Но это же спорт, Лексус! И заметь, Прух никогда не обувает бедных и новичков. Он не по этой части, клянусь. И вообще, Прух редко играет в азартные игры.

– А чем ты по жизни занимаешься, Прух? Салон красоты держишь?

– Да так… – коротышка глубокомысленно постучал по пустой кружке. – Много всякого чего…

На широкой физиономии без усилий читалось, что работать Прух не любитель.

– Понятно, – Верест сделал знак скучающему кабатчику. – Ты занимаешься всем сразу и ничем таким особенным. Эй, человек, еще пару! А не боишься, что тебя в армию призовут – долг почетный барабанить?

– Не-е, – Прух испуганно покрутил ушами. – Нельзя Пруху в армию. С нечистью где-нибудь перепутают, и амбец Пруху…

– Ну почему? Можно в разведку пойти. Будешь с противником на равных…

– А, издевайся, – махнул рукой коротышка. – Над Прухом кто только не издевался. А кому из них полегчало? Ой, спасибо, приятель, – Прух перехватил подоспевшее пиво и жадно погрузил в него носопырки.

– Ты только не обижайся, – предупредил Верест. – Мы люди простые, что видим, о том поем. Можешь сам надо мной потешаться – я не обижусь. А живешь-то ты где?

– Чердачок у меня на Большой Портняжной, – с выражением «вилла у меня на Малибу» просветил Прух. – Да вот не знаю, стоит ли туда возвращаться. Фармадох очухается – будет крупный тарарам.

– Можешь со мной пойти, – разрешил Верест. – В сарае положу. Но только не храпеть, а то хозяева услышат.

– Надо подумать, – допустил Прух. Допил пиво, зычно срыгнул и откинулся. – А теперь ты, Лексус, о себе бухти, а Прух внимать будет. Сдается мне, ты хочешь выговориться.

Как ни странно, но Верест изложил коротышке только правду. О загадочном мире под названием Земля, о провале в некое измерение, о мытарствах в тюрьме Южного округа, о бродяжничестве, мистике с балахоном, о школе «смешанных» единоборств… Затем замолчал.

Прух безмолвствовал, таращась в пустую кружку.

– Бред, я понимаю, – вздохнул Верест.

– А ты знаешь, я тебе верю, – воскликнул коротышка. – Если у человека срывает резьбу, то это хоть как, а заметно. А не заметно, так почуешь. Прух почует. А ты тут сидишь, ахинею несешь, но таким тоном, словно о вчерашней драке. Ты нормальный мужик, Лексус. Просто врешь? Но зачем на ночь глядя врать незнакомому Пруху, да еще с подробностями? И тоска у тебя в глазах не наша. Так что, считай, не зря бухтел. Верю я тебе.

– Спасибо, Прух, – искренне поблагодарил Верест. – Мне даже полегчало…

Он уложил его в «спортзале» – на соломенных матрасах, и собрался бежать в дом (там Пуэма, поди, от каждого скрипа дергается), как Прух окликнул его.

– Знаешь, парень, ты не одинок. Появлялись у нас людишки твоего плана. Лично я двоих видел. Но ты нормальный, а те – полные чудилы. Волосы дыбом, глаза бегающие. Говорят на непонятном языке, и от каждого встречного шарахаются. Один на моих глазах с моста сиганул, другой убежал куда-то, потом его по притонам замечали, а в финале, говорят, он зарезал околоточного и в тюряге сгнил. Тоже, видать, провалился в твою дыру. Но давно это было, паря, ох, давно…

Вторая знаковая встреча произошла на следующий день. Занятия проходили в установленном режиме. Желающие постичь таинство изящного мордобоя уверенно шпыняли друг дружку, сопровождая приемы восторженными звуками – от индейских воплей до стонов сладострастия. Первыми пропустили «блатных» – у людей, представляющих органы власти, получалось резче и правильнее: видимо, на подготовку оказывало влияние неистовое желание всеми путями защитить наворованное. Потом отзанимались прочие классы, порезвились детишки, Верест объявил вольную пятнадцатиминутку, тут и прибыл буревестник. В шелковом берете и гольфиках.

– Баронесса Эспарелла Каурус! – объявил он громогласно.

Простолюдины напряглись. Человек в гольфиках сделал шаг в сторону. Придержал дверь. «Как-то странно, – растерялся Верест. – Я в некотором роде тоже барон, стоит ли ломать шапку?»

– Баронесса известна непростым характером, – поспешил сообщить вьющийся, как слепень, Прух. Коротышка весь день присутствовал на занятиях, скептически фыркал, потом увлекся, а не так давно подвалил к Вересту и слезно попросил скромный кредит на период прохождения учебы.

– Встань со всеми и не ной, – процедил, не разжимая рта, Верест.

В «спортзал» вошла высокая женщина… Нет, не вошла, вплыла. И не женщина – ЖЕНЩИНА! Одежда, правда, на ней была немного странновата даже по здешним меркам. На голове нечто усредненное между клоунским колпаком и шапкой магистра, роскошное, правильное в своей неправильности платье-мантия с игриво вышитым на груди тау-крестом, ремешки на щиколотках. Лицо красивое, тонкое, с аристократическим холодком и снисхождением ко всем живущим. На такой бы типаж – да современный женский наряд, и весь материк ворочался бы в пыли у ее ног.

– Расслабьтесь, господа, – звонко вымолвила женщина. – Занимайтесь своими делами, не обращайте на меня внимания.

Народ помалу зашевелился. Верест перехватил беспокойный взгляд Пуэмы. Сдав дела по хозяйству, она частенько приходила, садилась в углу, смотрела на него с обожанием.

Он сделал два шага навстречу, вежливо склонил голову.

– Добрый вечер, леди Эспарелла.

Она протянула руку. Не ладошкой вниз, для поцелуя, а ребром – к простому пожатию. Он слегка коснулся ее руки, а затем повернул, опустил голову и поцеловал. Перевыполнил норму. А зачем? Да кто бы объяснил…

– А вы учтивы, милейший.

«У нее глаза кошкины», – мелькнуло в уплывающей голове. Баронесса была бесподобно хороша, особенно вблизи. Немудрено, что у Вереста сдвинулась крыша – прекраснее создания он в жизни не видел, хотя и не сказать, что женский пол старательно обходил его стороной.