Кофемолка - Михаил Идов

— Плохие новости, друзья мои, — это то, что американцы не любят кофе. Повторяю: они не любят кофе. Они терпеть не могут его вкус. А любят они теплое молоко. Только сами себе в этом не признаются, поэтому факт этот приходится маскировать. Вот здесь-то и появляетесь вы. Ваша задача — оригинальным способом убедить лоха, хлебающего теплое молоко, что он взрослый и культурный человек.

Ави махнул рукой в сторону споро двигающейся очереди у прилавка.

— Запомните, — продолжил он. — Если вы имеете дело с американцами… а иметь дело вы будете именно с ними, даже в Нью-Йорке… то ваш бизнес — продажа молока. Ваша маржа будет подниматься и падать с ценами на молоко. С кофе все элементарно: это как вино, только без бутылок и этикеток. Есть, может, сотни две придурков, которые различают сорта и все такое. Остальным просто нужны основной вкус и бодрящий эффект. Но не слушайте меня, послушайте Ярона. Ярончик! Поди сюда.

Ярон, насколько я понял, и был хозяином. Он заметил Ави минутой раньше и терпеливо торчал поблизости, дожидаясь, пока богатый кузен завершит свою орацию. Ярон выглядел точь-в-точь как Ави, только помоложе, покороче, покруглее и с рыжей бородой, похожей на клубок медной проволоки. В отличие от Ави он носил ермолку.

— Познакомься, Нина и Марк. Ярончик, как зарабатывают на кофе?

— Молоко, — сказал Ярон с уверенностью пророка.

— Правильно. Как еще?

— Не пережигай зерна, промывай машину раз в день, и три доллара за фунт дадут лучший товар, чем какой-нибудь «Блю маунтин», который лохи покупают за сорок.

Нина сделала снимок; Ави зыркнул в моно. Я заглянул себе в блокнот и обнаружил, что написал, разваливающимся почерком, «молоко/промыв/$3 фунт/ неблюмаунтин».

— Кстати, хотите кофе? — спросил Ярон, продолжая нависать над нами.

— Ты же знаешь, — обвиняющим тоном сказал Ави. — Язва, язва, язва.

— Да, если можно, — сказала Нина.

— Так вот, короче… самая гениальная идея «Старбакс», — снова затянул Ави, уходя в шепот на слове «Старбакс», — была назвать продавцов баристами. Вы тоже давайте клеймите, так сказать, все вокруг. Пусть у всего будет отдельное название. Задача — создать свой мир со своими правилами. Возьмите вот хоть это заведение…

— У нас напитки трех размеров: «мини», «миди» и «макси», — подхватил Ярон. — А ребят зовут «кофеистами». Сам придумал.

— Потрясающе, — сказала Нина.

— Я смотрю, вы тут носик морщите, — сказал Ави, внезапно развернувшись всем торсом от Ярона к Нине. Я ничего подобного не заметил. — Вам хочется чего-нибудь поутонченнее. Каппу-мокка-чита-дрита. Понятно. Ярон, расскажи им.

Ярон кивнул несколько раз подряд.

— То, что я вам сейчас скажу, — произнес он наконец не без торжественности, обозначая пухлыми ладонями, что включает нас обоих в слово «вам», — это самое важное, что вы в жизни услышите. Это золотое правило. Применимо к кафе, ресторанам, большим, маленьким, утонченным, утолщенным. Так и запиши, мальчик: Золотое Правило.

Я прохладно улыбнулся. Нина подняла свой древний двухглазый «роллифлекс» и сделала еще один снимок.

— Уж поведайте нам, — сказала она.

Он поведал. Я законспектировал его лекцию, не слушая, и разобрался в собственных каракулях уже вечером, дома, со стаканом «Балвени» в качестве лупы. Золотое Правило заключалось в следующем: аренда помещения должна занимать не больше четверти оборота. Еще одна четверть отводится на зарплаты, и 35 процентов на товар. Оставшиеся 15 процентов составляют хозяйскую маржу. (Эта формула не учитывала капитальные расходы на ремонт и оборудование — их хозяин должен был постепенно выплачивать из собственной прибыли.) Наше помещение на Фуллертон обойдется нам в 5000 долларов в месяц; это означает, что наш месячный оборот должен быть не меньше 20000, а на кофе и продукты должно уходить не больше 7000. Если Нина и я справимся и с тем и с другим, подсчитывал я вслух, нам будет доставаться 3000 долларов в месяц, эквивалент 60 рецензий в «Киркусе». Сама по себе эта сумма меня не беспокоила.

— Тебя эта сумма беспокоит? — спросил я Нину.

— Меня не беспокоит.

— Меня тоже не беспокоит. — Она меня слегка беспокоила. — Что Ави, Ярон и им подобные не понимают, — продолжил я, — это что мы идем в дело не ради денег… погоди, это я перегнул… не только ради денег. Что мы не будем гнаться за прибылью за счет духовного благополучия. У этих людей нет понятия… понятия…

— Морального удовлетворения от физического труда, — любезно подсказала Нина.

— Даже не этого. Понятия… созидательного начала предпринимательства. Того, как витрина преображает улицу. Формирует психологический ландшафт города. Я как раз над этим сегодня размышлял.

— Родной, я не уверена, что одно кафе так влияет на город, — сказала Нина.

— Ну, ты понимаешь, о чем я.

Нина улыбнулась и медленно провела узкой ладонью по моей щеке, против щетины.

— Прямо не верится, Марк. Не верится, что мы это делаем.

— Точно.

Я в очередной раз на мгновение перенесся в день нашей провалившейся распродажи Нининых платьев: часы тягостного ожидания, постыдное учащение пульса при приближении потенциальных покупателей, бессмысленная ярость, когда те не замедляли шаг. Затем я посмотрел на сияющую Нину и засиял в ответ. Все будет нормально! В конце концов, если человек вроде Ави, практически черная дыра в плане обаяния, мог владеть и управлять двадцатью восемью домами, если бородач-бормотун вроде Ярона мог с выгодой содержать гороховый пункт раздачи орехового сиропа в течение десяти лет и без малейших изменений, то мы уж точно сумеем удержать на плаву заведение в шестьсот квадратных футов[25]— особенно если сделать его, от половиц до потолка, честным отражением нашего безупречного, но скромного вкуса.

Риск был невелик. Мы были молоды. Нас было двое; ее логика охлаждала мою порывистость, мой задор нивелировал ее робость. Нам была прекрасно знакома странная и специфическая клика, на которую мы собирались работать, весь этот класс постклассовых эпикуров, в тот момент задававший тон беседам в приличных манхэттенских гостиных — неофиты-гурманы, галерейщики с лейками, поварята с докторатами, дизайнеры, прозревшие от чтения Поллана и Шлоссера,[26]панк-рокеры, скучающие по меню своего последнего европейского турне, собственно европейцы, — потому что мы сами являлись гордыми его представителями; само осознание того, что этот круг существует, могло прийти только изнутри этого круга. Никакой предприимчивый чужак не всучил бы нашему племени неоновый тренировочный костюм. Мы бы сами свой спряли-сшили, спасибо, — по антикварным лекалам, на экологически чистой фабрике, руками гастарбайтеров с медицинской страховкой и беспроцентными ссудами на высшее образование — и заставили бы весь мир встать в очередь за покупкой. Или нет. Мы тут искусством занимаемся, черт подери. В обособленности — весь смысл этого бизнеса. Вот оно, наше ООО: Особо Обособленные Особы.