SPA-чистилище - Анна и Сергей Литвиновы

При мысли, что она могла стать первопричиной неприятностей или даже гибели подруги, у Юлии Николаевны противно засосало под ложечкой. Стало совсем нехорошо: закружилась голова, началась тахикардия, да и желудок прихватили неприятные спазмы. Она расслабленно опустилась на диван.

«Может, признаться ему во всем? Я сниму с себя часть ответственности, и мне станет легче, много легче…»

Внутри у нее все сжалось. Она всегда ужасно боялась признаваться бывшему мужу в своих ошибках или прегрешениях. В любых прегрешениях, даже в самых мелких. Даже в убежавшем молоке. Может, потому они и развелись. Слишком уж Юлия Николаевна опасалась ледяного взора супруга, его насмешливо изогнутых губ, едкого комментария…

«Но теперь, кажется, ничего не попишешь. Надо признаваться – никуда не денешься, если я на самом деле хочу, чтобы он отыскал мою подругу. А я ведь действительно хочу, чтобы Валера нашел Аллу…»

Но прежде Юлия Николаевна решила позвонить дочери. У Тани быстрый ум и светлая голова, и к ее мнению в сложные минуты жизни всегда стоит прислушаться. К тому же Танечка очень хорошо знает своего отчима; пожалуй, даже лучше, чем она, Юлия, – бывшего мужа. Вон они какие с ним друзья, прямо шерочка с машерочкой…

Юлия Николаевна набрала номер Татьяны.

* * *

В то же самое время Валерий Петрович, решительно не подозревавший о душевных терзаниях бывшей супруги, вышел вместе с художницей Любочкой на крыльцо. Они снова закурили. Ходасевич взял в Листвянку из городской квартиры даже свою любимую пепельницу с силуэтом Парижа. Она была для него памятью об одной сложнейшей командировке, случившейся лет двадцать назад[6]. Теперь полковник водрузил ее на перила крыльца. От многолетнего употребления пепельницы по назначению силуэт творения Эйфеля на дне был почти неразличим. И к вечеру пепельница уже оказалась полна окурков. «Когда это я успел?» – мимоходом подивился самому себе полковник.

– Итак, – спросил Валерий Петрович соседку, – почему вы решили, что исчезновение Аллы Михайловны связано с давнишней пропажей ее мужа?

– Сейчас расскажу. Это и вправду очень интересная и даже загадочная история. Итак, Аллочка пропала в среду… А за день до того – то есть во вторник – мы с ней вдвоем ходили на станцию: выбросить мусор (у нас тут, имейте в виду, приходится выносить или вывозить его самим), а также купить продуктов, газет… Творог со сметаной на станцию по вторникам из деревни привозят… Очень вкусное все, домашнее – кстати, и вам я, Валерий Петрович, здешние молочные продукты рекомендую, могу в следующий раз, как отправлюсь в экспедицию, купить…

Ходасевич понимал, что сейчас Любочка не просто болтает, а с неосознанной женской способностью к интригам умело оттягивает момент, чтобы сообщить ему самое интересное. Он не прерывал ее, покорно ждал, пока она разродится.

– И вот, – судя по интонации, художница подступила к кульминации, – возвращаемся мы с Аллой днем во вторник со станции. Идем по Советской, как всегда. И вдруг видим, как с нашей улицы Чапаева быстрым шагом выходит какой-то мужчина. Выходит – и чуть ли не бегом удаляется по Советской в противоположную от нас сторону. У нас, на Чапаева – вы, наверно, уже и сами обратили внимание, – вообще мало кто ходит. А тех, кто в нашем тупичке появляется, мы, как правило, всех знаем. А тут – мужчина, явно незнакомый. Я его точно раньше никогда не видела. Ни в нашем переулке, ни где-нибудь еще. Однако Аллочка…

Художница перевела дух, глубоко затянулась и продолжила:

– Аллочка вдруг восклицает: «Иван!», роняет на асфальт свои сумки – и устремляется за ним. Мы от мужчины находились далеко, шел он быстро и скоро свернул на какую-то боковую улицу – кажется, на Жуковского – и исчез из вида… А Алла бежала – в буквальном смысле бежала – вслед за ним несколько десятков метров… Откуда прыть такая взялась! Потом она поняла, что его все равно не догонит, еще раз истошно крикнула: «Иван!» (он не обернулся) – и вернулась ко мне… Вся в слезах…

Полковник нахмурился.

– А вам, Люба? Вам этот человек тоже показался похожим на исчезнувшего Ивана Ивановича?

– Да в том-то и дело, что нет! Ничего общего! К тому же ни я, ни, естественно, Аллочка его толком не видели – очень далеко было. Если только фигуру, общий силуэт, да еще походку… Может, в походке и было что-то похожее на покойного Ваню, да и то я бы не сказала… К тому же бывшему Аллиному мужу сейчас, если он жив и здоров, было бы за семьдесят… А этот человек показался мне явно моложе – лет сорок ему от силы… По возрасту, можно сказать, даже не мужик, а скорее парень… Какой там Иван Иванович!

– Вы вашу подругу разубедили в том, что это ее муж?

– Разумеется, я ей сказала!

– И как Алла Михайловна отреагировала?

– Она в конце концов со мной согласилась. Сама призналась: «Что-то мне померещилось. Может, – говорит, – оттого, что я о нем сегодня утром думала… Он ведь мне ночью приснился… Я же так и не знаю, что сталось с моим Ванечкой…» Надо сказать, что Аллочка, когда время прошло, все-таки простила его измены и очень по нему скучала и тосковала… Поэтому она тогда, во вторник, там, прямо на дороге, даже расплакалась… Ну, я ее постаралась успокоить… Потом мы с ней у меня дома чаю попили со свежим творожком… Вроде бы она пришла в себя…

Ходасевич поменял направление разговора:

– Скажите, а вот Ванечка, внук Аллы Михайловны, он-то на своего пропавшего деда чем-то похож? Может, фигурой? Или походкой?

Любочка прищурилась.

– Намекаете, что она за Иван Иваныча своего собственного внучка могла принять?

– Все бывает, – развел руками полковник.

– Странно, но мне это до сих пор не приходило в голову… – Художница задумалась и добавила не вполне уверенно: – Но, по-моему, нет – тот тип на улице был совсем не Ванечка… Да и не очень похож Иван на своего деда…

– А у Аллы Михайловны было хорошее зрение? – неожиданно спросил Валерий Петрович.

– Зрение?.. Да нет, не вполне… Работа-то у нее была глазная, скрупулезная… Так что зрение она к старости посадила, и очки носила – плюс три, плюс четыре…

– А в тот момент, когда незнакомца, похожего на Ивана, увидела – она в очках была?

– По-моему, да… Или, по крайней мере, в линзах… Она старушкой была, – усмехнулась Любочка, – весьма прогрессивной, поэтому частенько, особенно на выход, линзы носила…

– А у вас, Люба, как обстоит со зрением?

– Хотите выяснить, кому из нас двоих Иван мог скорее привидеться?.. Но я-то на зрение не жалуюсь. Имеется только (как наверняка и у вас) возрастная дальнозоркость. Очками я пользуюсь только для чтения.

Они вдвоем по-прежнему стояли на крыльце дома Аллы Михайловны. Оделись теплее, чем в прошлый выход – Люба накинула свое пальто. К вечеру подморозило, и изо рта вырывался парок. Дом Любочки слегка освещал далекий фонарь.