Горбачевы. Чета президентов - Сергей Платонов

Однажды, когда они гуляли вокруг резиденции Генсека недалеко от МГУ, Зденек сказал: «Миша, я очень хочу, чтобы тебе удалось сделать то, чего мне и Дубчеку не удалось в «пражскую весну» — очистить социализм от тоталитаризма. Но как-то странно, что при этом ты постоянно ссылаешься на Ленина. Говоришь, что многому учишься у него и как он велик. Да, он велик, но не более чем в своем злодействе по отношению к собственной стране. Я привез тебе почитать очерк из воспоминаний российского дипломата о встрече с Лениным. Он был напечатан в 30-х годах в Праге. Там есть довольно любопытная его характеристика. Почитай, это многое проясняет в личности вождя и, думаю, поможет тебе освободиться от влияния его идей. Иначе ничего из задуманного ты не достигнешь».

После отъезда друга Михаил об очерке забыл и прочитал, когда о нем напомнила Раиса, которой Зденек его передал. Назывался он «Оккупация по-русски»:

«Друзья профессора права и адвоката Попова собрались у него на традиционный обед раньше обычного. Накануне ночью случился государственный переворот. Утром все газеты, кроме левых, написали, что в России во главе с Лениным и Троцким установилась диктатура большевиков. Предсказывались большие бедствия. Друзья Попова с этим мнением соглашались. Он возражал и пытался их успокоить.

— Почему вы уверены, что диктатура это всегда плохо? Безвластие разве лучше? Ложась спать, вставая поутру, я желаю быть уверенным в безопасности моей семьи. Пусть приходит Ленин или сам дьявол, но с анархией надо было кончать!

Прохаживаясь по комнате, будто в аудитории во время лекции, профессор Петр Попов возбужденно продолжил:

— Как историк права смею утверждать о полезности диктатур в некоторые периоды жизни государств. К тому же власть диктаторов не бывает долгой. Успокойтесь, друзья, теперь все наладится. Скоро выборы в Учредительное собрание. Оно определит форму новой власти. Даст бог, под ее водительством, одолеем германцев. И Россия успокоится.

Довольный своей оценкой положения и, самое главное, прогнозом, он с теплотой оглядел дорогие ему лица друзей. Судьба удачно свела их в молодости. И с той поры они были очень близки. Понятно, что каждый шел своими дорогами. Нередко они разводили друзей в разные концы огромной империи, в другие страны, а то и континенты. Но связь духовная не прерывалась и в такие времена. Было что-то в их отношениях большее, чем даже родство. Наверное, это была любовь. Друг к другу и стране, их объединявшей.

— Спрошу как врач. Петр, ты утверждаешь, что диктатура вылечит наше тяжко болеющее государство. А почему ты уверен, что в руках диктатора исцеляющий скальпель, а не разбойничий нож?

Когда-то блестящий доктор, а теперь бывший беспартийный депутат Государственной Думы и снова врач Леонид Никулин среди друзей и политиков всегда слыл скептиком.

— Я Ленину верю, потому что он, как и я, — юрист. А мы склоны служить праву, а не силе, каковой является власть. Нет, узурпатором он не станет и подчинится воле Учредительного собрания.

— Да нельзя верить тому, кто накануне всеобщих выборов силой отстраняет от власти пусть временное, но восемь месяцев управляющее страной правительство. Что такое, не позволяющее дождаться выборов, случилось? Для чего нужен переворот? — горячо возразил Петру журналист и главный редактор влиятельной консервативной газеты Виктор Шульгин.

— Во Франции уверены, что переворот выгоден только Германии. Утром я говорил с французским послом, — включился в разговор Владимир Сотников, карьерный дипломат, еще вчера товарищ министра иностранных дел. — Более того, посол утверждает, что деньги на его проведение выделил германский Генеральный штаб.

— Об этом я писал в газете три месяца назад, — подхватил Шульгин давно уже ставшую зловещей тему о германских деньгах. — Ленин, не случайно, все годы войны агитирует за поражение России. Он преступник. И теперь судьба страны и наши судьбы в руках преступника. Положение ужасное. Я предвижу большую кровь. Надо спасать семьи. И страну тоже.

— Не надо паниковать. Все-таки, ему можно верить. Обратите внимание, в обращении к стране сказано, — Попов взял принесенную Шульгиным газету, — читаю: «Совет Народных Комиссаров правительство временное и будет действовать впредь до созыва Учредительного собрания». Так что через месяц мы будем иметь законное правительство. Переворот мера вынужденная. Вина за него лежит не на партии большевиков, а на тех, кто довел страну до такого положения, которое никаким другим способом не исправить, — уверенно, как перед присяжными закончил Попов.

— Извини, Петр, в твоих оценках адвокат берет верх над ученым. Партии берут власть на выборах, а не путем переворота. Так что большевики не партия. Они — банда узурпаторов. Власти теперь она не уступит. Не для того ее захватывала. В результате мы надолго потеряем доверие других наций. Вспомните хотя бы диктатуру времен Французской революции, какой террор она развязала. Виктор прав, надо спасать семьи. Я сегодня же похлопочу о визах. Думаю, что через неделю они перекроют границы и будет поздно, — решительно произнес Сотников и встал. Его примеру последовали Леонид и Виктор.

— Куда же вы, а обед? Мария уже велела накрывать, — пытался остановить дорогих гостей, Петр.

— Пообедаем, когда все успокоится, — за всех ответил Леонид. Тогда ни он и никто другой не знали, что на их веку покоя в России уже не будет.

В это же время в Берлине ликовали.

— Ваше величество, власть в России захватил Ленин. Он уже объявил о выходе из войны. Теперь мы сможем большую часть наших сил перебросить на западный фронт. Через три-четыре месяца Франция будет стоять на коленях, — с восторгом докладывал германскому императору Вильгельму немолодой и обычно сдержанный начальник Генерального штаба Гинденбург. — Те, кто не доверяли Ленину и отговаривали вас иметь с ним дело, посрамлены. Он сдержал свое обещание.

— Только не обольщайтесь, — прервал император Гинденбурга, — такие революционеры-фанатики, как Ленин, способны на любой неожиданный шаг. Необходимо дать ему понять, что в случае его отхода от наших соглашений о сепаратном мире мы найдем способ известить газеты об источнике средств на проведение переворота в России. И еще, пусть министр иностранных дел передаст по своим каналам новому российскому правительству нашу озабоченность судьбой моего племянника Николая II и его семьи. Возможно, нам придется дать ему убежище в Германии, — закончил император.

Париж, наоборот, был в шоке. Объявленный в Петрограде выход основного союзника из войны элита и простые французы расценили как предательство. Срочно вызванный в министерство иностранных дел российский посол ничего внятного пояснить не смог. Он только несколько раз повторил: «Мой министр в Петрограде арестован. Связи с министерством нет. Выход России из войны это трагическая ошибка». На этом бесполезная встреча закончилась.

Очередной рабочий день Ленина в резиденции советского правительства в Смольном институте начался встречей с германским посланником Мирбахом. Выполняя данное ему поручение, заметно волнуясь, посланник заговорил о решимости Германии предать гласности информацию о характере ее особых отношений с Лениным, если он и впредь будет затягивать принятие решений по выполнению условий сепаратного перемирия и заключения с Германией мирного договора. В ответ Ленин указал на то, что точной даты принятия таких решений никем и никогда не устанавливалось. Поэтому советское правительство примет соответствующее решение о демобилизации армии в первый же удобный для себя момент. А вот попытка манипулировать им результата не даст. «Передайте императору, что он может дать большевикам еще сколь угодно большую сумму и объявить об этом всему свету. Нас этим не запугать. Революции в белых перчатках не делаются. Относительно судьбы бывшего российского императора и его семьи можете заверить германское правительство в том, что их жизни ничто не угрожает. Место постоянного пребывания царской семьи будет в свое время также определено». Посол хотел обсудить с ним еще некоторые темы, но явная агрессивность Ленина подсказала Мирбаху, что продолжать беседу нет смысла. На этом он откланялся. Пока отношения складывались не так, как ожидалось. Хотя Ленин не отрицал германской денежной помощи, и Германия была первой, кто фактически признал советский режим.